А макияж Зола нанесла своей госпоже легкий и почти незаметный — ведь и без них Мираэль отличалась чудесными красками, данными ей от природы.
Разве что надушилась графиня чуть сильнее обычного. Правда, уже успела пожалеть об этом, но Амир Касара убедил ее, что ничего страшного в том нет.
Кстати, немного забавным показался Мираэль тот факт, что Аттавио выбрал для своего собственного наряда очень темный оттенок красного, практически черный, который разбавляли лишь белые кружева на воротнике, да синяя лента придворного с орденом.
— Какой шик! — восклицает Амир, когда видит супругов вместе уже перед самым выходом, — Черное и белое! Как шахматные фигуры!
— Не совсем белое, — тихо отмечает Луи Олонсо, — Скорее, слоновая кость.
— Все-то ты подмечаешь, — морщится цирюльник, — Сладу с тобой нет!
— За работу спасибо, — обрывает обоих граф Тордуар, передавая подмастерье увесистый кошель, — Надеюсь, наше сотрудничество продлится и дальше.
— А как же иначе, граф! Вы с супругой — мои драгоценнейшие клиенты! Я ценю вас, как самых дорогих друзей!
Забраться в карету и обустроиться на сиденье Аттавио помогает жене собственноручно. А Рико, который их сегодня сопровождает, снова отправляет к кучеру. Секретарь и графиня обмениваются короткими и насмешливыми взглядами, а Аттавио слегка хмурится, заметив это.
— И так слишком много времени с ним проводите вместе, — раздраженно бросает муж, захлопнув дверцу.
Мираэль, кивнув, фыркает.
— Наверное, придется зарплату ему поднять, — безмятежно замечает она, поправляя накинутую на плечи теплую шаль, — Теперь он не только твоими делами занимается, но и моими.
— Он слишком много на себя берет.
— Для твоей ревности нет причин, Аттавио… Пожалуйста, не наказывай его.
— Ничего страшного. С него не убудет.
«Только задницу, бедняга, себе отобьет», — думает отвлеченно девушка, успокаивающим жестом погладив мужа по руке, которую тот мгновенно перехватывает и прижимает к губам.
— Мираэль… — вдруг шепчет мужчина, поддавшись к ней, — А покажешь, какого цвета на тебе чулки?
— Что? — пораженно распахивает глаза Мираэль, резко повернув к мужу голову, — Ты чего это? Зачем?
— Да я как тебя увидел… — граф по-звериному проводит носом по душистому виску жены и тут же сжимает через платье женское колено, — Так захотел тебя…
Мираэль слегка нервно смеется. Но ерзает и отклоняется в сторону.
— Мы же только утром занимались… этим, — смущенно шепчет она, — Да и как ты себе это представляешь? Здесь? В карете?
— Шторки видишь, девочка? Успеем…
— Платье помнешь!
— Я аккуратно…
— Аттавио! Нельзя!
— Можно, милая… Мне — можно…
— Аттавио!
Но граф затыкает ее, закрывая рот поцелуем, а рукой — задирая многочисленные и пышные юбки. Ловко пробирается через ворох тканей к промежности… Умело возбуждает и делает влажной… А потом усаживает сверху, и та, позабыв и о стыде, и от приличиях, двигается и скачет, закусив до крови губу, пока не доводит их обоих до пряного и острого пика наслаждения.
После всего, конечно, она недовольно ворчит и морщится, но, пощипывая ее за подбородок и невозможно нежно целуя в искусанные губы, Аттавио все же заставляет ее сознаться.
— Тебе же понравилось, девочка. Ну же, скажи! Понравилось и хочется еще! Ты была такой мокрой и горячей…
— Да! Понравилось! Но это было безрассудно и неприлично, Аттавио! Прическа наверняка растрепалась…
— Не растрепалась, не переживай.
— Платье помялось!
— Не помялось. А будешь еще болтать — пойду на второй заход!
Конечно, после такой угрозы девушка тут же замолкает. И под насмешливым взглядом супруга начинает приводить себя в порядок.
И ей это удается настолько успешно, что никто не может заподозрить ничего крамольного, когда на площади возле центрального входа в Королевский парк их с графом карета останавливается, и она выбирается из нее с помощью услужливо протянутой мужем руки. А тот ее еще и обнимает после — аккуратно и заботливо, будто боится, что она может оступиться после их небольшой и далеко не невинной игры.
А ведь у нее и правда до сих пор ноги немного подрагивают… И ощущения неприятные между бедрами, по которым семя мужчины медленно стекает, пачкая не только кожу, но и ткань чулок…
— Что не так, красавица? — чутко улавливает ее настроение граф, но при этом усмехается коварно и торжествующе, будто ребенок после удавшейся шалости, — Беспокоит что-то?
Глянув на мужа снизу вверх, девушка снова фыркает. Ведь знает тот, что именно ее «беспокоит». Вот и радуется, как дитя малое. Это немного даже забавляет, конечно, но и… в то же время страшно смущает.
Но в какой-то момент Аттавио смурнеет и становится строже.
— Не уходи далеко, — говорит, оглянувшись на возникшего под боком Рико, но обращаясь к жене, — Больше положенного ни с кем не разговаривай. И даже если посланник якобы от короля обратится — сначала мне скажи.
У девушки удивленно распахиваются глаза, и она недоуменно заглядывает в мужнее лицо.
— А тебя-то что беспокоит? Опасаешься потенциальных соперников? Или хочешь заставить волноваться почем зря?
— Как хочешь — так и думай. Но от меня или, в крайнем случае, от Рико — ни на шаг. Поняла?
— Поняла, Аттавио… Не нервничай. А то я ж действительно испугаюсь…
Хватка на ее талии становится жестче и крепче. Но это как раз девушку не смущает. Ей так даже комфортнее — уверенность внушает.
Да и привычно давно стало — идти с мужем рука об руку, бедром к бедру. И пусть благодаря своей близости и объятьям они нарушали всякие нормы приличий… А еще это вызывало и зависть, особенно, по понятным причинам, со стороны дам…
Но какого черта? Мире было уютно и тепло. А значит, она могла справится со всем…
Едва ли Мираэль хорошо понимала, что происходит. Ведь изначально все было нормально и обыденно — как и несколько дней назад, они мирно прогуливались по дорожкам… Иногда останавливались в тени аллеи, чтобы перевести дыхание… угощались закусками и вином, которыми были щедро заставлены расположенные в разных уголках парка столы… Разговаривали со знакомыми… Обсуждали насущные и актуальные вопросы…
Потом встретились с королем и в числе его свиты продолжили неторопливое шествие по парку и аллеям…
Посетили зимний сад… и оранжерею…
Составили даже компанию Его Величеству за общим столом, как будто были его близкими товарищами и соратниками.
Получили весьма щедрый комплимент их такой «примечательной и яркой паре», и Мире даже задали завистливый вопрос о том, каким образом ей получилось заполучить у мадам Дэльфины столь потрясающий наряд.
В целом, все шло спокойно и своим чередом… Степенным и мерным…
Возможно, слишком мерным, оттого никто и отметил вовремя, когда обычная дискуссия превратилась в весьма эмоциональную перепалку.
Которая, в свою очередь, совершенно незаметно перетекла во что-то возмутительно неподобающее.
— Как так получилось, что вы аж пять лет прожили вдали от Игдара? — спрашивает кто-то из присутствующих за столом дам, — Признайтесь — за какие такие прегрешения муж сослал вас в провинцию?
— Все это — досужие домыслы, — негромко отмечает Мишель Барсле, тоже оказавшаяся в этот вечер за одним столом с королем и четой Тордуар — благодаря, разумеется, близкому знакомству с самой графиней.
— Конечно, — степенно кивает Мира, внутренне благодаря учредительницу книжного клуба, — Ни о какой ссылке не может быть и речи.
— И все же все мы задаемся вопросом — почему столица на протяжении столько времени была лишена вашего сияния?
— Хотя, конечно… — ухмыляется невысокий, с некрасивым лицом мужчина с чрезмерно пухлыми губами, — Кто ж признается в подобном?
— Было бы в чем признаваться… Мое здоровье просто не позволило мне остаться в столице, жить в ее темпе. В быть мужу обузой я не хочу.