— Не стоит. Я понял тебя.
— Но…
— Не стоит.
Аттавио отнимает ладонь, но Мира инстинктивно тянется следом.
Ей очень хочется горячо сказать: «Я не могу иначе! Ведь я люблю тебя! Да, это странно, да, все произошло слишком быстро и совершенно необычным способом, но я люблю и хочу всегда быть рядом. Поэтому даже не думай оттолкнуть или отговорить — я тоже могу быть упрямой! А все остальное — это лишь досужие домыслы, от которых меня уже тошнит! Но тебя — тебя! — я люблю! Люблю!»
Однако не слишком ли уж много это вот «люблю»?
Хотя в спешке не было особой необходимости, Аттавио отдал приказ собираться настолько быстро, насколько это возможно в рамках человеческих возможностей. На то, чтобы подготовить все необходимые документы и судно, упаковать саквояжи и сундуки, он дал всего два дня, и одним из условием стала вся возможная анонимность и скрытность. Благо, у графа были все необходимые для того связи и доверенные люди. В том числе и Рико, которые и не подумал оставаться в Игдаре в качестве его представителя. Нет-нет, секретарь Аттавио в полной уверенности решил последовать за своим господином и его супругой, чтобы, как всегда, помогать и охранять их спокойствие. К н и г о е д. н е т
Но новость о немилости короля и отъезде графа все равно разнеслась по столице с молниеносной скоростью. А вместе с ней — и слухи о причинах оных явлений, среди которых основным, разумеется, стало предположение об особом благоволении Его Королевского Величества графине Тордуар. Столичные сплетницы быстро распространили историю и о ее великолепном появлении в Королевском парке, и о приступе ревности ее супруга, явно не безосновательном. Совершенно не таясь, дамы и леди самого разного происхождения обсуждали с кумушками и соседками давечие события, проводили параллели с тем, что произошло несколько лет назад. И накручивали все новые и новые подробности вокруг графской четы, будто ничего более интересного в Игдаре не было.
Что же касается их верного помощника и секретаря, Рико Монро, то тому пришлось изрядно побегать, чтобы решить все необходимые дела не только Аттавио, но и Мираэль. В случае с графиней их оказалось там много, что только природная смекалка и расторопность позволили молодому мужчине справиться со всем своевременно и аккуратно. Слишком уж активную жизнь стала вести молодая женщине по своему возвращению в столицу.
При этом самой графине пришлось держать лицо и играть непростую роль — с одной стороны, ей полагалось выглядеть, как тоскующая по отъезду мужа супруга, с другой — как дама, которую, может, и трогали роем крутящиеся вокруг нее сплетни, но которая осуждала их и считала досужими домыслами без капли истины.
— У Его Величества есть невеста, и эта прекрасная молодая леди, — так сообщила она во время чаепития с дамами Санженпэри, — Предполагать, что в подобном положении король может обратить внимание на одну из многочисленных посетительниц, — глупо и самонадеянно.
— Глупо причислять себя к одной из многих, — парировал ей кто-то, — Ваша красота, богатство и происхождение в своей совокупности дает определенные привилегии. Оттого выбор Филиппа ясен и обоснован.
— Вы должны гордиться честью, оказанной вам Его Величеством.
— Да-да! Стать фрейлиной будущей королевы — невероятно почетно!
Но, несмотря на лесть и умелую игру знатных дам, не услышать в их голосах злорадство и зависть было просто невозможно. Это отвлекало, царапало по самолюбию и нервировало. Приходилось старательно абстрагироваться.
… По окончанию озвученного Аттавио срока, глубоко за полночь, от графского особняка максимально тихо и аккуратно отъехала темная, без каких-либо опознавательных знаков карета. За час до нее в сторону порта были отправлены и повозки с вещами. Торговое судно, принадлежащее Тордуару, пришвартованное на причале и полностью готовое к отплытию, стояло в ожидании супружеской четы и в любой момент могло поднять якорь. Нужно было лишь одно — чтобы граф и графиня в сопровождении всего пары слуг да секретаря Монро ступили на палубу.
Все шло согласно плану. Ничто не препятствовало задумке Аттавио и его жены, ничто не беспокоило и не отвлекало.
Но отчего-то Мираэль все равно испытывала смутную тревогу. Одетая в темное платье без кринолина, в глухо запахнутом плаще с накинутым на голову капюшоном, она сидела подле мужа, прижималась к его плечу и опиралась на руку, затянутую в высокую перчатку для верховой езды. Это хоть немного, но успокаивало ее.
В полутьме кареты она едва могла видеть мужское лицо и его выражение, но ей казалось — муж тоже был напряжен. Их обоих не отпускало ощущение вездесущего соглядатая и надзора. Но Аттавио молчал. Молчала и она. Лишь отстраненно прислушивалась к всевозможным звукам, в ночной тишине звучащие очень ясно и громко.
К сожалению, их предчувствия недалеко ушли. И если их путь до причала прошел вполне мирно и спокойно, то уже на пристани, оказавшись на деревянных подмостках, супружеская пара и их спутники не смогли не отметить определенную, далекую от нормы суету.
Мужчины машинально уложили ладони на рукояти шпаг ладони, а Аттавио еще и подтолкнул жену назад, к карете.
— Что не так? — шепнула Мираэль мужу, — Что случилось, аттавио?
— Тихо, — приказал мужчина, — Не мешай.
Но им не пришлось даже долго ждать. Несколько одетых в гвардейскую форму мужчин выскочили из-за выстроенных стенами бочек и обвязанных сетями ящиками и в несколько мгновений окружили небольшую компанию, будто те были преступниками. И даже обнажили свое собственное оружие, подойдя максимально близко и скорчив самого угрожающего вида рожи.
Глава 29.1. Противостояние
Нет ничего страшнее западни, обрамленной кружевами и блеском дворцовой роскоши. А над всем этим — власть и воля Его Величества Короля, который по определению не может выносить, когда что-то идет не по его замыслу.
Осознание тяготит и сдавливает голову терновым венцом. Но больнее всего от незнания будущего и одиночества — супругов Тордуар и их спутников разделили сразу же по прибытию в королевский дворец — никем не замеченных, под покровом сумерек слишком раннего утра, молчаливых и напряженных из-за сложившейся ситуации.
В небольшой, но богато обставленной комнатке, куда ее проводили гвардейцы Его Величества Мире неуютно и даже немного страшно. Проигнорировав даже на вид удобные кушетку и кресло, она встала около высокого окна, а после стала вышагивать из угла в угол, как загнанная в клетку львица. Может, неторопливо, но напряженно и нервно — то и дело сжимая перед собой ладони или комкая кружевные манжеты верхнего платья.
В висках молоточком стучит последняя фраза Аттавио, сказанная им перед расставанием: «Все будет хорошо! Ничего не бойся!»
Но что слова? Они не больше, чем успокоительная инъекция, которая не имеет ничего общего с реальностью. Где взять гарантии, что их проделка не обойдется слишком уж дорого? Для Аттавио или для них обоих? А еще — для их сообщников? Может ведь дойти и до крайности — до обвинения в измене… И тогда мало не покажется — можно будет ожидать что угодно…
Полная смятения, Мираэль продолжает метаться по комнате. Старается приструнить отчаяние внутри себя, сдержать неприятные мысли и догадки, но в определенный момент все же хватается за лицо и вскрикивает. Закусывает губу и кидается в сторону, чтобы в буквальном смысле вжаться в затянутый гобеленом угол. Бушующих внутри нее эмоций оказывается так много, что она просто не может с ними справиться…
Вот это и пугает больше всего. Мире надо быть спокойной, собранной, а что она? Будто и правда совершила какое-то преступление!
А ведь на деле — девушка всего лишь хотела быть подле своего мужа, как и всякая добропорядочная супруга. Чего ей стыдиться? Чего смущаться?
Как назло, еще и время тянется отвратительно медленно.
В ушах издевательски громко стучат ходики часов.
А низ живота то и дело сводит судороги тошноты и комком собираются в горле…