Но невозможно играть в молчанку бесконечно. В конце концов, они не дети.
А взрослые, обладающей разной, но все-таки властью.
Более того — они мужчины. А это предполагает особую ответственность за все слова и действия.
— На что вы рассчитывали, граф, — в конце концов спрашивает Филипп, — сбежав со своей женой под покровом ночи в порт? Чего добивались, столь прямолинейно пойдя против моего распоряжения и позволив себе столь возмутительный поступок?
— Уж точно не то, что Его Величество отдаст еще одно — следить за моим имением и денно, и нощно, — достаточно дерзко парирует Аттавио. — Но вызвать ваше недовольство в моих намерениях не было.
— И все же — вызвали. Со своей супругой вы поступили крайне опрометчиво. Но что взять с женщины? Поэтому ответ должны понести именно вы, Аттавио!
— Несомненно, Ваше Величество. Смиренно подчиняюсь вашей воле.
«Не верю! — раздраженно подумал Филипп, получив от графа прямолинейный, противоречивший его словам взгляд, — Никакого смирения там нет и в помине! Не такого Аттавио Тордуар склада характера».
— А если в моей воле назначить вам тюремный срок? Или казнь за предательство?
— В вашей власти. Но смысл?
— Наказание за предательство. И назидание другим.
— А также демонстрация силы, не так ли? Но позвольте — я не могу согласиться.
— Кто бы сомневался! — почти взрывается Филипп, поморщившись. После откровенности Мираэль он совершенно не удивляется словам Аттавио, но чувствует раздражение. — Правду говорят — два сапога пора! Какого черта, Аттавио?! Разве сам не понимаешь, насколько сильно ты себя скомпрометировал? И должность моего доверенного лица в колониях — это честь, а не наказание!
— Не надо врать, Ваше Величество, — усмехается граф Тордуар, — Это недостойно вас.
— Следи за своим языком, граф. Тебе есть что терять.
— Совершенно верно. Есть. А вам — разве нет? Так не лучше иметь подобного мне в союзниках?
— Ты продолжаешь вести себя вызывающе!
— А вы — несдержанно. Возьмите себя в руки, Ваше Величество. Не подобает монарху с такой легкостью идти на поводу своих эмоций.
— Ты ведешь себя не лучше. Разве ты не понимаешь, что это — всего лишь первая ошибка в череде последующих? Не видишь, что помешался на этой девице и потому позволяешь себе всякие глупости?
— А вы, Ваше Величество? — равнодушно откликнулся граф, — Какое оправдание у вас?
Рискуя вызвать очередную порцию раздражения, Аттавио не побоялся высказаться — и потому, не отводя глаза, продолжает смотреть на короля. Хотя на подкорке продолжила неистово биться мысль: «Мира! Мира! Что с ней? Где она?»
Хрупкая и стройная фигурка его молодой жены продолжает упорно стоять перед его глазами. Вместе с досадой на себя и свою самоуверенность — почему же он был так не осмотрителен? — Аттавио с легкостью может представить себе, что в эту же минуту они оба могли быть на корабле в открытом море, встречая рассвет у корабельного бортика. Или лежа в постели, лаская и обнимая друг друга…
Слишком легко эта картинка рисуется в мозгу — подробно, с щемящими душу деталями: сладковато-горьким запахом, огненными бликами на бархатной коже, растерянной улыбкой и блеском зубов сквозь раскрытые на вдохе губы. Кажется — протянешь руку и ухватишься за это видение, с легкостью ощущая под пальцами и мягкий ситец платья, и упругое тело под ним… И ловя собственными губами еле заметное дыхание с пряными нотками…
— Да как ты смеешь? — шипит Филипп раздраженно. — Следи за своим языком!
— Будете отрицать? Несмотря на женщин вокруг, вам приглянулась моя жена. Это, знаете ли, неприятно. Хотя ничего удивительного в том нет. Мы всегда хотим того, что нам не принадлежит. Как дети, тянем ручонки к чужим игрушкам и капризничаем, когда что-то идет не по нашему плану.
«Между нами слишком много общество, — внезапно думает Филипп, — Поэтому Аттавио всегда мне и нравился. Мы мыслим и действует одинаково. Но я — король! А он — торговец, получивший титул посредством удачной женитьбы! Подобные ему должны знать свое место!»
Но тут граф, будто услышав его мысли, вдруг негромко и вкрадчиво проговаривает:
— Не думайте о мести, Ваше Величество. Во-первых, это вас недостойно. Монархи такими категориями не мыслят. Во-вторых, вы есть закон и вам решать, кому благоволеть, а кого — наказывать. Пусть речь пойдет и о божьих законах, согласно которым жена должна быть предана и послушна в первую очередь мужу. И если ваша ярость действительно подает на меня, пусть она обойдет Мираэль. В конце концов, в душе она наивная девочка, любящая тишину и спокойствие и более близкая скромному уединению, а не роскоши королевского дворца.
— Откуда тебе знать? — Филипп пренебрежительно усмехается, — Я думал, ты вполне хорошо знаешь женщин. Они переменчивы, и как бы мы их не восхваляли и не обожествляли, в какой-то момент они все равно меняют свой ангельский лик на гримаску бесовки. И делают выбор в пользу удобства и роскоши. Или ты хочешь, как наивный дурак, заявить, что твоя жена не такая? Что она единственная в своем роде и вообще — святая? Тебе сколько лет, Аттавио? 15? 20? Ведешь себя и выглядишь, как влюбленный подросток!
— Передергиваете, Ваше Величество. Или просто провоцируете? Если так, то разрешите упростить вам задачу: я ни о чем не сожалею. И сделал бы так снова.
— Тем самым рискнув не только своим имуществом, но и моим расположением, и даже своей жизнью?
«Рассуждения на подобные высокопарные темы не для меня, — Аттавио мысленно закатывает глаза, — В конце концов, мы не на уроке богословия».
— Риск меня не пугает, — граф Тордуар делает пару шагов в сторону — уже утомился стоять на одном месте. Поворачивается к королю боком и закладывает руки за спину. И вот это уже не задержанный перед монархом, а два человека просто находятся в одной комнате и общаются. И ничего особенного в этом нет. — Но на мне ответственность за жизнь Мираэль Тордуар.
— Если так, не логично было бы оставить свою жену в Игдаре?
— Определенно. Но я редкостный эгоист. Не удержался от соблазна.
— И в чем соблазн-то? В наличии симпатичной мордашки подле? Сколько их было? Или думаешь, что в колониях нет дам, достойных твоего вкуса?
«Опять провоцирует, — насмешливо размышляет Аттавио, — Сам же знает, что не в мордашке дело. Да и пресно всё, после Миры-то…Может, и временно, может, и пройдет это всё, приестся… Но не хочу. Не отдам! Не позволю!»
— Мираэль достаточно независима, чтобы выбирать свой путь самостоятельно. И ее выбор пал на меня, как бы оскорбительно это не было бы для вас, Ваше Высочество.
— Аттавио, — угрожающе рычит король.
— Ваше Величество, — мгновенно парирует Аттавио, вскинув подбородок и резко повернувшись в сторону монарха. — Одно дело — подчиняться вам, поддерживать экономику страны и вести общие дела. И совсем другое — делиться собственной женой.
Слишком прямолинейно? Пускай. Зато четко. Чего вы хотите за нашу с Мираэль свободу?
— И очень в твоем духе, — усмехается Филипп. — Уверен ли ты, что приобретешь больше, чем потеряешь, своим редкостным упрямством и невесть откуда взявшимся рыцарством?
— Никакого рыцарства, Ваше Величество, — холодно и жестко припечатывает граф, глядя прямо в глаза короля. — Я собственник. И эгоист. И все же я предпочитаю договариваться, а не разбрасываться пустыми словами. Так что? Чего вы хотите, Ваше Величество? И чего мне будет это стоить?
Глава 30. Возвращение
Оказавшись на улице, Мираэль щурится от не по-осеннему яркого рассветного солнца, но все же с удовольствием подставляет под его холодные лучи лицо и глубоко вздыхает.
«А я думала, что прошло гораздо больше времени, — рассеянно думает она, — А на самом деле — всего-то несколько часов».
Оттого вокруг — практически не души. Только сонная стража притулилась по углам и опирается на пики, да начинает свою вялую работу прислуга.
К удивлению графини, ее не ведут в казематы или какие-нибудь дальние апартаменты.
Вместо этого ее провожают до самого дома, спящего и погруженного в мрак. Хотя привратнику все-таки приходится выбраться из своего маленького домика, чтобы открыть ворота неожиданному экипажу с королевским гербом, и тот с некоторым удивлением взирает на хмурую хозяйку, которая кивком приветствует его и тут же направляется в особняк.