Новое распоряжение короля приходит очень скоро — в тот же день. И если слух о неожиданном изменении решении Филиппа и успевает распространиться, то последствия оного до супругов Тордуаров не доходят — те, переждав всего лишь сутки, все-таки отправляются в порт. Но на этот раз не как преступники и не как изменники, а как вполне себе законопослушные граждане. И не тайком, а вполне открыто, при свете дня — и с куда как большим сопровождением и багажом, достойным представителей знатного рода.
— Как изменчива королевская воля, — вдруг тихонько шепчет Мираэль, внезапно замерев в середине деревянного трапа и вцепившись пальцами в канатный поручень, ведущий на борт.
— Это последнее, о чем тебе стоит беспокоиться, — также тихо говорит идущий следом Аттавио, подхватывая ее под локоток.
— И все же — странно, — жалобно бормочет молодая женщина, оглянувшись, — Серьезно? Вот так просто? После вчерашнего-то?
— Я уже говорил тебе — всё имеет свою цену. Надо только уметь находить ее.
— Вот только ты так и не сказал, о какой именно цене ты смог договориться.
А вот это правда. Аттавио категорически отказался признаваться, о чем они с королем все-таки договорились и что именно это ему стоило.
— Вперед смотри, — хмуро приказывает граф, слегка подталкивая свою супругу, — Споткнешься — растянешься на потеху челяди. Оно тебе надо?
— Благодарю за беспокойство, — фыркает Мира, но сразу же безукоризненно улыбается. И добавляет тонким воркующим голоском, — Вы так невозможно заботливы, господин граф!
Ступив на палубу, Мираэль оглядывается, но равнодушно и рассеянно. Хотя корабль большой и красивый, а на борту — чисто и аккуратно, девушка отмечает это едва-едва. И неторопливо проходит к перилам, чтобы, положив на них ладони, задумчиво замереть.
Жалеет ли она? Волнуется ли? Боится?
Нет… Подобных чувств в ее сердце нет и в помине.
Мира не жалеет, что, даже получив возможность передумать, она все равно осталась при своем решении отправиться за графом в колонии.
Не волнуется она и из-за неизвестного будущего и нового места. И страха нет тоже — ну что, в самом деле, можно бояться, когда она жива и здорова, много чего умеет, а рядом — такой спокойный и опытный человек, как Аттавио?
И все же…
Все же…
Что-то её гложет. Что-то эфемерное, неясное, размытое…
Их вчерашний неудачный побег и общение с королем после доходчиво ей показали — жизнь может круто повернуться в одну минуту. И ничего поделать с этим нельзя — только смириться.
И самым неприятным становится осознание того, что именно смирение — главный в ее жизни удел.
Ей все время приходится смиряться… Заталкивать собственное мнение поглубже и просто плыть по течению… Хотя раньше Мираэль об этом как-то и не задумывалась.
Сначала — она приняла равнодушие своего отца. Пыталась что-то изменить, пыталась изменить хоть что-то — и безрезультатно.
Приняла свою свадьбу с совершенно неизвестным и потому — страшным и пугающим человеком старше себя и тягостный брак, полный того же самого равнодушия.
Смирялась она и с неуважением к своей персоне, пока учительствовала в Фэрдере. И это удавалось ей довольно легко — своеобразное испытание ее сил и воли стало лишь ступенькой к становлению ее характера и стойкости.
После — она смирилась и с возвращением в ее жизнь Аттавио Дэрташа. К счастью, все в итоге сложилось необыкновенно хорошо — она влюбилась, влюбилась в собственного мужа, испытала такой калейдоскоп чувств, что раньше и представить было сложно!
Да, порой было непросто… тяжело… и даже невыносимо…
Но каждая трудность, каждое испытание приносило знание. И даже счастье. А еще — закаляло всё сильнее.
Да и смирение — разве не важнейшая благодетель любой женщины?
И только сейчас Мира посмотрела на все это под другим, каким-то особым, углом.
И смутилась.
Будто… Какую-то деталь пропустила… Какую-то очень важную и жизненно необходимую…
Вот только какую?
… Занятый размещением багажа, Аттавио, разумеется, не замечает странной рассеянности своей жены. И мимо внимания горничной этот факт тоже проходит — Зола, восхищенная видом корабля, как ребенок, носится по палубе, рассматривая все интересующие ее детали.
Потому-то Мираэль, несмотря на царящее столпотворение из-за подготовки к отплытию, остается в неком уединении — увы, неприятном и гнетущем. И наполняющем ее всяческими мыслями.
В себя графиня приходит только тогда, когда боцман громко возвещает о поднятии парусов. Матросы берутся за дело с новыми силами и деловитым шумом. И девушка оглядывается, разглядывая эту рабочую суету.
Холодный морский ветер, до сих пор ею не замеченный, заставляет Миру зябко поежиться и вскинуть вверх руку, чтобы поправить капор и получше запахнуться в шаль. А еще глубоко вдохнуть запах влажного дерева и водорослей — неповторимый и свежий оригинал того зловония, который обычно стоит в порту.
И от этого запаха кружится голова. Как и от невообразимо прекрасного вида морской дали — и как только Мира не заметила это раньше?
Лазурная гладь, простирающаяся вперед до самого горизонта и соприкасающаяся с небом, переливалась и волновалась шелковой тканью, вышитой серебряными и жемчужными нитями. Солнце отражалось бликами в невысоких волнах, а их шум — ненавязчивый и шелестящий, ласкал слух и совершенно не раздражал. Разбавлял их гвал чаек и бакланов, пока еще рассекающих воздух над морем и ловящих на лету рыбу.
— Красиво, — еле слышно шепчет Мираэль, непроизвольно улыбаясь и вскидывая вверх лицо — прямо под солнечные лучи, — Творец, красиво-то как!
— Рад, что тебе нравится, — усмехается незаметно подкравшийся со спины Аттавио, укладывая ладони на перила по разные от девушки стороны и тем самым нависая над ней. И пытливо интересуется, — Голова не кружится? Не тошнит?
Повернув голову, Мира утыкается лбом к мужскую скулу и легонько трется.
— Нет.
— Это хорошо. Но если вдруг тебе станет нехорошо — сразу скажи Золе. У нее есть лекарство.
— Ммм… Хорошо…
Пару минут супруги просто стоят рядом — не обнимаясь, но тесно прижимаясь друг к другу. Не говоря ни слова. И просто глубоко дыша одним на двоих воздухом и ощущая исходящее друг от друга тепло.
И в этом было самое правильное и естественное на свете. И даже тягостные мысли Миры просто взяли и испарились, заставив ту от удовольствия зажмуриться. Аттавио же подумал, что та просто наслаждается погодой и, дай Бог-Творец, его близостью.
По крайней мере, ему было отрадно именно это — наличие его маленькой и хрупкой супруги в кольце его рук.
А что будет дальше…
То лишь туманное будущее, которое он постарается сделать комфортным и терпимым. Не только для себя. Это-то как раз уже не важно.
Для нее. Для Мираэль. Для маленькой графини, которую он вытянул совсем еще девочкой, преследуя свои цели, а после — уже взрослой и смелой девушкой, к которой привязался и полюбил.
И из-за которой привычная жизнь, конечно, перевернулась вверх тормашками. Но, вразрез с его прежними представлениями, хуже почему-то не стала.
Эпилог
Первый шаг на твердую землю после вездесущей качки получается неуверенным и слабым. Всё перед глазами почему-то неожиданно качается, а нога подворачивается. И Мираэль с тихим вздохом чуть не заваливается набок.
Но вовремя вставший рядом Аттавио ловко подхватывает ее под локоть — совсем как в первый день их морского путешествия, который продлился, между прочим, почти целый месяц.
Далеко, однако, оказались эти колонии, хотя Мира это знала и так — за неимением другого дела, она штудировала географические справочники и карты капитана, а после подолгу и с увлечением беседовала с ним или его боцманом, неизменно вызывая ревнивое рычание мужа. Из-за чего после графине приходилось успокаивать его излюбленным Аттавио способом — лаской и нежностью.