— Верно! — первым отмирает Дэни, немного раздосадованный тем, что его кто-то опередил, — 54 и 25 сотых. Мираэль, это же правильно?
— Да, милый. Правильно, — рассеянно отзывается девушка, снова не в силах отвести взгляда от мужа.
— О! Позвольте я вас представлю! — с необыкновенным рвением предлагает Анри Дюваль, — Это его светлость граф Аттавио Тордуар. Граф, эта очаровательная девушка — учительница из семьи Копш, Мираэль Дэрташ. Очаровательное создание! Не правда ли?
Если Аттавио и удивляется звучанию своей мещанской фамилии, то не показывает и виду. Хотя наблюдательная Мира все же замечает в его глазах тот особый блеск легкой раздражительности, знакомый ей еще из прошлого. И внутренне сжимается, привычно страшась брезгливого неудовольствия, от которого больно не физически. Сердцу больно.
Тем не менее ничего такого мужчина себе не позволяет. только говорит, коротко и емко:
— Рад.
Девушка на секунду задерживается дыхание, но тоже кивает. И отворачивается.
Теперь же она радуется, что ее вроде как позорно, указывая на ее место в доме, усадили за детский стол. За ним оказывается еще трое, помимо Лауры и Дэни, ребят, а также две женщины средних лет — гувернантки. Мира с удовольствием вступает с теми в разговор, не забывая бдительно следить за своими подопечными. Но она все-таки вышколила их на «отлично» — поэтому ведут те себя не в пример лучше, чем другие дети и даже некоторые взрослые. И потому и приборами пользуются безошибочно, и ни одного пятнышка не ставят, вкушая блюда степенно и аккуратно. А разговаривая, не повышают голоса и не вертятся.
После ужина — возвращение в зал, где уже оперативно обновили напитками и закусками в виде десертов и фруктов стола, а музыканты снова играли — уже куда как более громче и бодрее, как будто призывая начать очередную часть светского вечера — танцы.
Но большинство гостей после еды все же решают занять себя небольшой прогулкой. Поэтому, несмотря на прохладную погоду и небольшую морось, и женщины, и мужчины выбираются наружу, чтобы просто пройтись на воздухе. Благо, территория и ровные дорожки вокруг особняка Копш вполне позволяют это, а скромное и потому уютное и даже романтичное освещение только добавляет какой-то особой и потаенной атмосферы.
Такой возможностью немного развеяться и скинуть надлежащую строгость решают воспользоваться и дети. Пользуясь тем, что взрослым как бы было сейчас не до них, они бросаются на детскую площадку — с качелями, миниатюрной каруселью и горкой с лесенкой. Мира предлагает гувернанткам отдохнуть, пока та сама побудет с ребятами, и те, утомленные непривычным для них вечером, с радостью соглашаются, заняв своеобразный пункт наблюдения на веранде, откуда площадка оказывается прекрасно видна. Для Мираэль же это не сложно — всего-то на три головы больше, какая уж тут помеха? Зато на свежем воздухе, да в приятной для нее детской компании, чье птичье воркование и любопытные вопросы были привлекательней официоза взрослых бесед и обсуждения свежих слухов, она могла без проблем сама расслабиться и отвлечься.
Да и под зонтиком не страшно. А в теплом осеннем пальто — очень даже комфортно. Только ножки в туфельках быстро замерзают, поэтому, чтобы согреться, она неспешно бродит вокруг площадки, иногда окликая того или иного ребенка, чтобы тот был поаккуратнее.
Но не так уж она была и занята, отслеживая передвижения и игры детей, чтобы не заметить приближение хорошо знакомой фигуры. Вот и отвлеклась… Вот и отдохнула…
К сожалению, далеко не все разделяют ее желание побыть просто в стороне.
В сумерках эта фигура кажется особенно грозной и величественной. Широкий разворот плеч и мощная фигура не достается просто так — подобное телосложение зарабатывается трудом, причем тяжелым. И даже разбогатев, этот мужчина никогда не чурался физической работы — поэтому далеко не всегда сидел за счетами, да штудируя учетные книги. С титулом, разумеется, именно эта деятельность стала преобладающей, как и постоянная инспекция по мануфактурам, лавкам и портам, в которых швартовались его корабли, но вряд ли это сильно повлияло на него. Аттавио не поправился, не заплыл, как часто бывало с мужчинами его возраста. Только стал более мужественным и крепким. Не мужчина — богатырь.
Неспешно подойдя к площадке, граф лениво оглядел бегающих друг за дружком детей и в итоге шагнул к Мире. Та против воли поежилась и замерла, жестко стиснув изогнутую рукоять зонтика. И постаралась сделать вид, что близость супруга ее нисколько не беспокоит. Вот играющие дети — это да, это заслуживает ее самого пристального внимания.
— Ну и к чему этот маскарад, Мираэль? — негромко спрашивает ее муж.
Как всегда — прямолинеен, как рельса. И вот как отвечать? По существу или той же монетой?
— А какими судьбами вы оказались здесь, господин граф? — спокойно парирует она сама, — В Фэрдере нет ни ваших мануфактур, ни порта. Это маленький провинциальный город, зато с отличными видами и неплохим санаторием. Может, за тем и приехали? Здоровье поправить?
Сказав последнее, Мира тут же прикусывает свой язык. Это все нервы! Выпалила — не подумав. Чтобы такой крепкий человек, как Аттавио, да на здоровье жаловался? С трудом вериться!
Зато сам мужчина посчитал ниже своего достоинства реагировать на эту детскую подколку.
— Ты не была стеснена в деньгах, Мираэль. И потому можешь жить в свое удовольствие. Почему же носишь эти унылые тряпки, учительствуешь и, как я слышал, называешь себя вдовой?
— Что именно из этого вас обижает больше всего? — тихонько усмехнувшись, интересуется девушка, — То, что ваша жена учительница или то, что не выставляет напоказ свой титул? Или что похоронила вас, живого и здравствующего?
— Ничего из этого. Я не настолько мелочен. Но ты глупа, если сознательно обрекла себя на подобную жизнь. Это же дикость — терпеть подобное отношение. И от кого?!
— Но вы-то… ничем не лучше… — шепотом выдыхает Мира, — В чем разница-то? А я всего лишь занимаюсь тем, что мне нравится. И живу так, как действительно хочу.
— Как скажешь, — равнодушно бросает Аттавио, — Вот только, уж прости, мне придется лишить тебя твоего райского уголка. Пора домой возвращаться.
Сначала девушка подумала, что ослышалась. Хотя на слух никогда не жаловалась. Поэтому и вскинулась, внимательно вглядевшись в мужское лицо, повернутое в ее сторону. И в глаза, с интересом рассматривающие ее саму.
А Аттавио, как всегда, смотрел цепко и оценивающие. Будто примерялся к чему. Или пытался прочитать мысли. Надо сказать, порой ему это удавалось с удивительным и неестественным талантом.
Не так уж и сильно изменилось его юная супруга, надо сказать. И хотя Аттавио никогда не отличался сентиментальностью и привычкой оглядываться в прошлое, если того только не требовали обстоятельства, сейчас он, как наяву, увидел трепетную и молоденькую девушку с длинными косами и по-детски угловатой фигурой. С нежными и совершенно невинными глазами, разгорающимся зеленым огнем при виде какой-нибудь книжки, и тонкими пальчиками, нервозно перебирающими складки платья и веер.
Вся эта воздушная нежность и трепетность были не в его вкусе. Поэтому Аттавио не испытывал к ребенку перед собой ничего, кроме жалостливого безразличия.
Сейчас мрачное черное платье только подчеркнули эту хрупкость. Но одновременно — сделали немного старше и строже, оттеняя безукоризненную кожу, благородные черты и колдовскую зелень огромных глаз. И даже прическа — совершенно простая и безвкусная, почему-то шла ей, делая образ учительницы перед ним одухотворенным и возвышенным.
За глаза Мираэль назвали монашкой. Что-то в этом было. Но он сам бы отметил схожесть супруги с ликами святых в церкви, которые будто бы сияли каким-то особым внутренним огнем.
Но, если приглядется, кажется, что женское лицо вытянулось и стало худее. Хотя яркие краски с него никуда не делись. А вот тело, наоборот, оформилось и округлилось — грудь и бедра стали полнее, из-за чего талия стала выглядеть тонкой и изящной. Жесты — мягче, а те особые наклоны маленькой и изящной головки, которые он почему-то прекрасно запомнил — женственней и нежней.