Конечно, моментально встал вопрос, а стреляет ли пистолет и взрывается ли граната. Дело осложнялось тем, что если из пистолета можно было стрелять не один раз, то граната могла взорваться только однажды и опробовать её в помещении казармы всё-таки не стоило. И потом, она была в форме бутылки с рычагом, закреплённым кольцом и с какими-то фиговинами, торчащими сбоку и снизу. И на ней была надета, по общему мнению, осколочная «рубашка». «Специалисты» сразу её опознали как гранату времён гражданской войны. Поэтому никто не мог знать, как с ней обращаться. А пробовать методом «научного тыка» как-то не того.
Руки, конечно, у всех зудели: хотелось стрельнуть и швырнуть гранату. Как всегда в таких случаях, события пошли непредсказуемо.
Всем надо было подержать в руках, покрутить. И докрутились. Я взял пистолет в руки, потянул затвор, из патронника полез патрон – пистолет был заряжен. У меня из рук пистолет буквально выхватили и кто-то спросил: «Пацаны, а как он вааще стреляет?» И ему ответили: «А ты курок взведи и жми спуск.» И тот стрельнул. Уж не помню, кто это был.
Мы все от неожиданности остолбенели. Влетел дежурный по части, который сидел за стенкой: «Кто стрелял?» Стрелявший сразу после выстрела, видимо, от неожиданности выбросил пистолет на пол. Скорее всего, он нажал на спуск, не ожидая выстрела, поэтому испугался. А дежурный, увидев пистолет на полу, понял, что не узнает, кто стрелял.
Это ладно. А вот наш славный командир отделения спрятался за печку. Его как бы не было и он ничего не знает и не видел ни гранаты, ни пистолета. А ведь он должен был не допустить выстрела. И дальнейшего, что произошло. Иначе, на кой чёрт они, командиры? Орать всякий может, у кого глотка лужёная, даже если она визгливая, как у нашего сержанта.
Сержант продолжал стоять за печкой, о нём никто не вспоминал. Тем более что в наступившей тишине послышалось: «Ребята, а что с ней теперь делать?» Толя Кузя держал гранату, как «змею двухметроворостую». Он, оказывается, снял кольцо и хрен его знает, где оно, а фиговину сбоку сдвинул и она не идёт назад. Так что теперь с гранатой делать, она же, наверно, на взводе. Теперешнего «ты её не боись, она ручная» ещё не знали и потому посоветовали Толику выбросить её после дембеля куда-нибудь.
Дежурный скомандовал: «Тихо! Всем слушать меня! Справа по одному, в коридор за поворот бегом! Ты, - показал пальцем на Уразназарова, стоявшего рядом, - остаёшься со мной и по команде выбегаешь. Ты, - показал пальцем на Ваню, - приносишь от старшины шпагат метра три-четыре. Исполнять, бегом!»
Ну, мы бегом в коридор. И почти сразу – громкий крик дежурного: «А ты, сержант, что за печкой делаешь, в штаны наклал, мать-мать-мать! Вон отсюда!» Выскочил Калиев, проскочил мимо нас. Дуйсенбай торжественно произнёс: «И с его широких плеч молнией соскочили лычки!»
Гранату обвязали шпагатом, с трудом вытащили из одубевшей Толикиной «клешни», выскочил Толик, за ним, чуть погодя, Уразназаров. Дежурный сунул гранату в печку и тоже выскочил.
Граната взрываться не желала. А чего ей, пролежала в тёплом месте лет сорок, пригрелась. Дежурный дёргал шпагат, шевеля гранату, она же - никак на это. Шпагат оторвался. Ну, всё, кранты!
И вдруг она кааак жахнет! Пол в коридоре дёрнулся, полезла пыль, офицеры забегали. Мы вошли в помещение. Ни тебе печки, ни тебе стёкол в окнах. Пылища, запах какой то незнакомый.
Примчалось полковое начальство. Но вот интересно, «Маузера» с патронами так и не нашли. Перелопатили всё подряд, нашли гильзу, нашли пулю, пробившую доску пола, а пистолет пропал. Навсегда. (Почти навсегда. То есть, почти через тридцать лет, в Сибири, мне его показал мой бывший сослуживец. Он и сам объяснить не смог, зачем спрятал. Мол, так захотелось заиметь такую штуку, страшное дело. Потом понемногу расхотелось, а – как, сдаться? Ну и увёз домой. Так и лежит. Иногда разбирает, чистит, но ни разу не стрелял. Хочешь? Да а на кой, мне что, двадцать лет с небольшим, как тогда? За три года так настрелялся, что до сих пор достаточно. Покрутил в руках, сказал «Бах!»)
2
В тот самый день наш командир отделения заступил в наряд по роте, и когда после отбоя приказал погасить верхний свет и включить дежурный, Дуйсенбай громко и отчётливо произнёс: «Собака – друг человека, сказал солдат, обнимая Калиева.» Тот заорал: «Это кто говорит?» Буквально вся рота хором: «Все говорят!» И - хохот!
Сержант завизжал: «Рота, подъём! Рота, строиться в шинелях у подъезда! Быыстраа! Бегооомм!» И погнал нас бегом вокруг плаца, а сам стоял посреди. Пробежали мы первый круг, второй, пошли на третий. Вспомнили некоторые положения Строевого Устава. Как-то одновременно вспомнили – и стали притормаживать. Не имеет он права нас шпынять, к тому же присяги не принимали.