Я сказал Кузе: «Мамы не будет, врубаем реверс.» Мы пошли в казарму.
Конечно, как мы потом узнали, мама приехала, такая мама не могла не приехать. Просто из «конспирации» ехала в другом вагоне, вышла после Али и видела, как Гриша угостил мужика. Ей поплохело, она посидела на скамеечке, а когда пришла в гостиницу, дежурная сказала, что никаких Якопсонов у них нет, никаких военных, ни старых, ни молодых, ни солдат, ни офицеров не зарегистрировано. И номеров свободных тоже нет. Дежурная отлично отработала коробку дорогих конфет. В полку сказали, что старший сержант Якопсон находится в увольнении на двое суток в пределах расположения гарнизона, а где именно, докладывать не обязан. И поскольку лето ещё не наступило, ночевать в кустах мама не умела, она в тот же день уехала домой. Благо, дом был в трёх часах езды пригородным поездом.
Собственно, вот и всё о Грише. Потому что дембельнулся он гораздо раньше меня. Знаю только, что он не стал восстанавливаться в педиатрическом. Он так и говорил: да ни за что! Очевидно, должны были столкнуться два характера. Мамы, привыкшей крутить мужем и сыном, и сына, привыкшего отстаивать себя за три года нелёгких спаррингов. Уверен, что победил Гриша.
Наступило последнее лето службы. Кому-то, не знаю, стукнуло в голову сделать «дембельскую причёску», то есть, остричься наголо. И – пошло: то один, глядишь, то другой остригся. А некоторые даже побрили голову. Нас всё время заставляли носить короткие волосы, мы противились, как могли. Так в армии особо не попротивишься. А тут сам взял да и постригся. Старшине это очень не понравилось, налицо демонстрация. «Чего это вы показываете?» - «Мы показываем, товарищ старшина Сергей Степанович, что подходим к важнейшему рубежу своей жизни, после чего наша жизнь уже не будет такой, как до этого.» - сказал Дуйсенбай. Старшина опешил, покрутил головой. «Ну, Кундызбеков, ты вообще…» Что «вообще», старшина не сказал.
Мы готовили специальные дембельские погоны и сапоги. Дембельские сапоги должны быть только хромовыми и стоить не менее 45 рублей. Говорили, столько стоит полный фугасный выстрел нашей «сотки». Платили нам хорошо и вполне можно накопить, не проблема. Проблемой были погоны. Для изготовления дембельского погона обтягивали чёрным бархатом трафарет для чистки пуговиц асидолом, а чёрный бархат в этой дыре не купить. Ходили слухи, что кое-кто обдирает чёрный бархат с могил. Мы узнали об этом от старшины, который сказал, что за это занятие надо к стенке ставить. К стенке или нет, гадость всё равно, да и ощущение, небось, что на плечах лежит часть могилы. Это тоже. Понемногу всё устроилось. Кому присылали из дома, кое-кто покупал в «Ритуальных услугах». Как-то устраивались.
Сейчас, по прошествии стольких лет, это кажется немного смешным, но тогда не казалось. Дембельские чемоданы, дембельские погоны и сапоги, дембельские альбомы. Специальных дембельских альбомов мы не готовили, только погоны и сапоги. Скорее всего, в каждой воинской части свои обычаи.
Подошли отчётные учения, за весенне-летний период обучения. Мы с Дуйсенбаем, Кузей и экипажами обслуживали свои машины, а Кузя отошёл в кустики. Приспичило ему. Проходит время, Кузя не возвращается. Как же его, однако, развезло. Через полчаса пошли поторопить.
Место, где Кузя сбыл, нашли сразу. Рядом натоптано, ветки поломаны. Кузи нету. Дуйсенбай заявляет, что Кузю похитили. «Пошёл бы ты, Дуся, - говорю, мужики из ЦРУ, да?» Он рассердился: «Сколько раз тебе говорить, не зови меня Дусей.» Когда мы называли его «сокращённым» именем, иногда он злился, иногда –нет. Дуйсенбай заявляет, что я слепой, как все горожане, а он охотник и всё видит. «Ну да, - говорю,- охотник из МГУ. Там у вас на кафедре – все такие охотники. За девками.» Мы знали, что его за эту страсть отчислили, и он пошёл служить. В общем, дело нужное, и то, и то.
Мы спорим, а тут появляется Кузя. Фингал на весь портрет, губы разбиты, хэбэ в хлам, в руках пистолет и планшет с картами. Начал рассказывать, как закончил свои дела под кустом, принялся застёгивать штаны, а на него набросили мешок и поволокли.
Не успел он это рассказать, поднялся переполох, орут «строиться!» Стоим мы, Кузя с разбитой мордой тут же. Выходит посредник и говорит, что на офицера соседней части совершено разбойное нападение, разбиты кости лица, украдено табельное оружие, карты с нанесённой обстановкой. Судя по погонам, это сержант вашей части, потому что других с такими погонами рядом нет. Если кто, мол, знает, кто совершил преступление, то…
Кузя говорит, что это он. Рассказал, как разведка пехоты его украла из-под кустика, доставила к этому лейтенанту, как тот стал хихикать, что вот, дескать, обделались вы, ударная сила, и всё такое. Покажи, значит, на карте, где у вас что. Как положено, раз вляпался. На пенёк карту положил и пистолетом прижал, чтоб ветерком не унесло. Или для антуражу. Кузю этот пистолет привёл в бешенство. И этим пистолетом приложил его по голове, парень с автоматом рядом стоял, его–тоже, взял карты, пистолет и вернулся в родную часть. И всех делов. Доложить о происшествии не успел, вернулся вот только что, перед командой «строиться!»