Скандал был красивый. Литера этого перевели в другую дивизию, подальше от позора. Наверно, Кузя сокрушил ему всю военную карьеру. Или уж, по крайней мере, надолго замедлил. Героическому Кузе дали отпуск. На Кузю все показывали пальцами, не часто так бывает, что дал по рылу офицеру – и поехал в отпуск на третьем году службы. Поскольку он служил уже третий год, так его по-быстрому после Приказа дембельнули.
Но это ладно. Был хороший разговор с замполитом. «Как можно, товарищ Кузнецов, бить своего советского офицера по лицу? Вообще офицера.» Кузя говорит, что бил не офицера, а противника. «Но ведь противник условный.» - говорит тот. Кузя отвечает, что он бил условно, настоящего врага уж он заделал бы. «Ну а если бы - товарищ генерал?» - поднял палец замполит. Кузя пожал плечами, какая, мол, разница, можно и генералу заехать, делов-то. Замполиту мало. Ну, а если бы Генеральный Секретарь нашей партии? Тоже? Кузя встал по стойке «смирно!» «Товарищ майор, Генеральный Секретарь нашей партии ни при каких обстоятельствах не станет моим противником, товарищ майор! Разрешите идти, товарищ майор?» Вышел из палатки, закурил и сказал: «Ну что ты скажешь – будешь делать, Медный Лоб на свАЁй лошадЕ.» Это у Кузи одна из песенок была «Ехал он да на сивой на телеге, на скрЕпучАй лошадЕ. Да игого-го-го!»
Первым из нас поехал домой Евгеша, сдавать экзамены в Алтайский «Политех». Фотографии с надписью «Последний раз в форме.» получили Женька, Дуйсенбай и я. Следующим уехал Женька к себе в Вильнюс сдавать экзамены в строительный. К сентябрю восстановился в МГУ Дуйсенбай.
В начале сентября вышел приказ Министра Обороны о демобилизации отслуживших свой срок и об очередном призыве на срочную воинскую службу. Долгожданный Приказ для нашего призыва, мой Приказ!
Как раз в этот день я и подзалетел. Обычный наряд по роте, если бы не принесло пьяного полковника Кулешова, начальника штаба дивизии. Кулешов был известен своей острой нелюбовью к сержантам. Говорили, что его дочь «увёл» сержант. Как полковник ни старался препятствовать, тот на четвёртый - пятый день после дембеля приехал к КПП, забрал её и увёз. Полковник такого допустить не мог, не укладывалось у него в голове: его, полковника (!), дочь – и какой-то, простите, сержант! Он поехал за дочерью, устроил там, говорят, пьяный концерт, а ему, полковнику, говорят, бывший сержант набил морду. С тех пор иногда полковник, напившись, искал какого – нибудь сержанта и снимал с него лычки. И успокаивался до следующего раза. Правда, однажды получил прикладом в лоб от часового, стоявшего на сержантском посту, сильно перебрал полковник в тот раз. (В танковых войсках половина народа сержанты.)
Так вот, принесло полковника Кулешова и стало ясно, что пришёл мой черёд снимать лычки. Тогда существовала Директива Министра Обороны: разжалованных сержантов технических родов войск и технических специальностей к боевой технике впредь не допускать. Значит, дослуживать придётся в хозвзводе или в караульном взводе рядовым. Да это фиг-то с ним, жалко терять шестнадцать рублей и получать три восемьдесят, как на первом году.
Полковник сказал, что такого грязного свинарника в казарме он ещё не видел. Он в любом случае содрал бы с меня лычки, поэтому я стал возражать, он стал орать и потянулся рукой к погону. Такой жест демонстративный: лычки долой. Этот жест считается оскорблением, поэтому я вытащил висевший на поясе штык-нож. Он, скотина, всё понял, но предпочёл заорать о нападении.
Лычки с меня сняли, а поскольку полковник настаивал на трибунале, то была разбираловка, при которой подтвердили, что полковник был пьян и хватался за мой погон. Трибунала не было, но дослуживал в караульном взводе рядовым: через день на ремень, через два на кухню. Это ладно, хуже то, что я автоматически попал в «декабристы», то есть, дембель отодвинулся до декабря.
Сначала меня отправили на ремонт офицерского клуба вкупе со всеми разжалованными в дивизии, около двадцати человек, точнее не помню. Начальника над нами не поставили и мы валялись целыми днями, отсыпались за всю службу, уходили строем в самоволку, потому что строй на КПП не задерживают. Но вот, странное дело, спать через пару дней надоело, в городе делать было нечего. Тоска от непривычной незанятости. Сдуру сходили на спортплощадку и подзалетели. Просто потому, что при нас не было видно командира, то есть, человека с лычками или звёздами, который распоряжался бы нами. Устроили нам раздолбон и разогнали по караульным взводам и хозвзводам, которым мы были приписаны после снятия лычек. Старшина роты, в которую я попал, ехидно заявил, что домой поеду только 31 декабря после вечерней поверки. Его отношение усугублялось тем, что я смеялся над его «стихами» в ротной стенгазете: «Есть у воина в брюках заветное место, где находится то, что дороже всего. Это место в кармане, в нём фото невесты, что в далёкой Москве дожидает его.» Я говорил, что у меня в брюках в заветном месте совсем другое находится, могу расстегнуть ширинку и показать, что именно. Старшина был большим рифмоплётом, в каждом номере стенгазеты помещал свои «творения». О подвиге красноармейца он сочинил: «Ему сказали, ты умрёшь, а он всё движет, движет ноги.» Это было смешно. Конечно, он злился. По общему сроку если, я служил уже четвёртый год, и естественно, откровенно это демонстрировал перед ним, а старшина что мог сделать? Лишний раз в караул поставить? Так взвод только этим и занимается. Сунул он меня вне очереди на кухню, а с начальником кухни у меня к тому времени установились хорошие отношения, он оказался ленинградцем. Он так и сказал старшине: мой приятель дует уже четвёртый год, отцепись ты от него. Что ещё можно сделать? В увольнение не пустить, так и не прошусь, всё равно идти некуда, не с кем и не к кому. Да и до обещанного старшиной 31 декабря осталось всего ничего в сравнении с прошедшими тремя годами.