Для него каждое представление было генеральной репетицией перед идеальным, совершенным спектаклем, который мог бы каким-то волшебным образом, в конце концов, состояться, но которого никогда в действительности не бывало. Он говорил, что, как только перестанет быть неудовлетворенным своей работой, то бросит это занятие, не оттого, что достиг совершенства, а потому, что лишился рассудка.
Едящие и пьющие люди напомнили Женевьеве о ее собственных потребностях. Сегодня ночью, когда окончится вечеринка, она будет с Детлефом. Это станет лучшим способом вместе насладиться его триумфом, слизнуть крохотные корочки со спрятанных под бородой ранок и отведать его крови, еще острой от вызванного спектаклем возбуждения. Она надеялась, что он не злоупотребит выпивкой. Слишком много вина в крови вызывает у нее головную боль.
- Женевьева, - сказал принц Люйтпольд, - ваши зубы…
Она почувствовала, как они остро колют ее нижнюю губу, и наклонила голову. Эмаль на зубах съежилась, и клыки скользнули назад в десны.
- Простите, - произнесла она.
- Ну, что вы, - едва не рассмеялся принц. - Это же не ваша вина, это ваша природа.
Женевьева заметила, что Морнан Тибальт, не любивший ее, внимательно следит за ней, словно ждет, что она сейчас порвет горло наследнику короны и окунет лицо в бьющую фонтаном королевскую кровь. Она пробовала королевскую кровь, и та ничем не отличалась от крови пастуха коз. Со времени падения архиликтора Микаэля Хассельштейна Морнан Тибальт был ближайшим советником Императора и ревностно относился к своему положению, опасаясь каждого - не важно, насколько незначителен был человек или маловероятен его успех, - кто мог бы снискать благосклонность Дома Вильгельма Второго.
Женевьева понимала, что амбициозного канцлера не слишком-то любят, особенно те, чьим героем был граф Рудигер: старая гвардия аристократии, выборщики и бароны. Женевьева принимала людей такими, какие они есть, но она была достаточно хорошо знакома с Великими и Достойными, чтобы не желать принимать чью-либо сторону в любых столкновениях фракций при дворе Карла-Франца I.
- А вот и наш гений! - воскликнул принц.
Детлеф вышел, как на сцену, преобразившись из оборванного монстра из пьесы в любезного денди, одетого с таким великолепием, насколько хватило фантазии у театрального костюмера. Расшитый камзол самым выгодным образом скрадывал его животик. Он низко поклонился принцу и поцеловал кольцо на руке мальчика.
Люйтпольд был достаточно хорошо воспитан, чтобы смутиться, а Тибальт смотрел так, словно ожидал очередной попытки убийства. Разумеется, Детлефу и Женевьеве дозволялась такая близость к императорской особе как раз по той причине, что в замке Дракенфелс они помешали именно такой попытке. Если бы не эти комедиант и кровопийца, Империей правила бы сейчас марионетка Великого Чародея, и для всех народов мира настало бы новое Темное Время.
Скорее всего, куда более темное.
Принц похвалил Детлефа за спектакль, и актер-драматург отверг похвалы с непомерной скромностью. Он одновременно казался смущенным и в то же время показывал, как рад, что заслужил высочайшее одобрение своего покровителя.
Подходили другие актеры. Рейнхарда, с повязкой на голове, куда Детлеф во время финального поединка нанес слишком сильный удар, с боков прикрывали его жена Иллона и инженю. Вокруг Евы увивались несколько ухажеров из околотеатральной публики, и Женевьева заметила у Иллоны легкий оттенок ревности. Сам принц Люйтпольд поинтересовался, нельзя ли представить ему молодую актрису. За этой Евой Савиньен нужен будет глаз да глаз.
- Святой Ульрик, вот это был спектакль, - заявил Рейнхард, искренний как обычно, потирая рану. - Демон Потайных Ходов должен быть доволен.
Женевьева рассмеялась его шутке. Демон Потайных Ходов был популярным в Театре Варгра Бреугеля суеверием.
Детлефу подали вина, и вокруг него тоже собралась свита.
- Жени, любовь моя, - он поцеловал ее в щеку, - ты чудесно выглядишь.
Она чуть вздрогнула в его объятиях, его теплота не убедила ее. Он всегда играет роль. Такова его природа.
- Это был просто праздник ужасов, Детлеф, - сказал принц. - Я никогда в жизни так не боялся. Ну, может быть, однажды…
Детлеф, на миг посерьезнев, принял его слова.
Женевьева снова подавила дрожь и почувствовала, что все остальные тоже содрогнулись. Она увидела мгновенно помрачневшие лица среди веселой компании. Детлеф, Люйтпольд, Рейнхард, Иллона, Феликс.
Те, кто присутствовал на представлении в замке Дракенфелс, всегда будут стоять особняком от остального мира. Оно изменило их всех. И Детлефа больше других. Все они чувствовали незримые глаза, следящие за ними.
- У нас в Альтдорфе и без того хватает ужасов,- заявил Тибальт, поглаживая корявой рукой подбородок. - Эта история с Дракенфелсом пять лет назад. Милая стычка героического Конрада с нашими зеленокожими приятелями. Тварь-убийца. Бунты, которые разжигает революционер Клозовски. Теперь эта история с Боевым Ястребом…
Несколько горожан были недавно убиты сокольничим, который спускал на них ловчую птицу. Капитан Харальд Кляйндест, заслуженно считающийся самым упорным полицейским в городе, поклялся предать убийцу правосудию, но тот до сих пор все еще оставался на свободе, убивая всех, кого ему заблагорассудится.
- Такое впечатление, - продолжал канцлер, - что мы по колено в крови и жестокости. Почему вы сочли необходимым добавить еще кошмаров к этому бремени?
Детлеф минуту помолчал. Тибальт задал ему вопрос, над которым многие, должно быть, размышляли в течение всего вечера. Женевьеве не нравился этот человек, но она признавала, что на этот раз он, возможно, говорит дело.
- Итак, Зирк, - настаивал Тибальт, забывая в пылу спора о вежливости, - зачем так подробно останавливаться на ужасах?
В глазах Детлефа появилось выражение, которое Женевьева уже научилась распознавать. Мрачное выражение, появлявшееся всякий раз, когда он вспоминал крепость Дракенфелс. Взгляд Хайды, изменяющий лицо Зикхилла.