Оглашая окрестности воем сирен, они неслись по городу, машины сопровождения расчищали дорогу от пробок, люди по обе стороны проезжей части глазели и показывали пальцами. Через двадцать минут они были уже на виа Аппиа-Антика, где вместо толпы любопытных зевак их встретил строй мрачных древнеримских статуй.
— Дорожный патруль засек их по номерам, — объяснил Галло, закончив говорить по телефону. — Машина в угоне с прошлой недели. Угнана в Милане. Удирали от патруля, водитель не справился с управлением и въехал в дерево.
С заднего сиденья Аллегре было видно разлившееся на горизонте красновато-синеватое зарево. Она вопросительно посмотрела на Тома, тот ободряюще улыбнулся в ответ и взял ее за руку. Аллегра поняла его без слов. Поняла, что все почти кончилось. Что они почти победили.
На место уже прибыли две пожарные-бригады, но к тушению не приступали — развернутые и готовые к битве с огнем, пожарные рукава покорно лежали на земле.
— Бензобак вот-вот займется. Ждем, — объяснил полковнику один из пожарников.
Аллегра отвела Тома в сторону, за полицейское оцепление и толпу зевак; щеки ее рдели от пылавшего рядом пламени. По глубокой колее на обочине за бордюром можно было легко определить, где машину вынесло с дороги, а вывороченное почти с корнем дерево объясняло все остальное. Одно колесо еще крутилось и горело.
Потом взорвался бензобак, «неотложка» задергалась, стекла начали лопаться, зашипел от перегрева металл. Горячие искры разлетались во все стороны, словно ошалелые мухи.
Том смотрел на тело, отброшенное ударом в сторону. Это был «священник» Орландо. Поза, в которой он лежал, не оставляла сомнений в одном: он уже больше никогда не поднимется. В клубах дыма и языках пламени на водительском сиденье «неотложки» чернел обугленный труп, руки все еще сжимали руль.
— Сантос? — спросила Аллегра у Тома.
Тот пожал плечами и отвернулся.
— Будем считать, что он.
Глава 83
Ясно было одно — всех их пригласили сюда присутствовать при чем-то очень важном. Ибо только ради важных событий дирекция шла на такие траты — персональные приглашения с золочеными буквами, дорогущее шампанское и пакеты с подарками, ожидающие у выхода.
Правда, когда дошло до дела, мнения разделились. Мнения эти становились все более дикими и нелепыми, пока кто-то не одичал вконец и не высказал предположение, что вся коллекция Британского музея грузится в данный момент в контейнеры для доставки в Качифорнию, а еще кто-то умудрился ляпнуть, что Музей Гетти перебирается в Пекин. Догадки строились на догадках, домыслы на домыслах, пока все это не разрослось в гвалт, начавшийся как слабый ветерок шепчущихся недоумевающих голосов, но вскоре переросший в оглушительный шторм. Людям приходилось кричать во все горло, дабы быть услышанным.
Потом без всякого предупреждения свет приглушили, и на сцену поднялись трое, один — в черных очках. Галдеж прекратился, словно над собравшейся толпой пронесся ураган, оставивший после себя зловещую тишину.
Невысокий мужчина подошел к кафедре и взялся за ее бортики, словно находил поддержку в лакированной деревянной конструкции. Огромный экран у него за спиной показывал его лицо крупным планом — розовое, мясистое, лоснившееся от пота.
— Дамы и господа! — начал свою речь директор Берн, нервно облизывая уголки рта. — Я имею величайшее удовольствие приветствовать вас сегодня здесь. Многие согласятся, когда я назову одного из наших учредителей провидцем. Он действительно был провидцем, когда утверждал, что искусство облагораживает общество, а стало быть, должно быть доступным для публики, для ее просвещения и удовольствия. — Он сделал паузу, и голос его обрел уверенность, когда аудитория отозвалась учтивой рябью аплодисментов. — Благодаря этой прозорливости мы продолжаем отдавать все силы на то, чтобы собрать, сохранить, выставить для зрителя и истолковать коллекцию предметов подлинного искусства. И, что еще важнее, эта прозорливость и поныне вдохновляет тех, кто готов совершать по-истине непревзойденные акты щедрости. Одним из таких щедрых даров я считаю то, что можно смело назвать самым важным приобретением нашего музея за всю его историю. Доктор Брюс, пожалуйста!
Он отступил на несколько шагов назад, блестя потной кожей, и похлопал в ладоши, призывая публику поаплодировать вышедшей Верити. Та дождалась, когда рукоплескания улягутся, потом кивнула. По ее кивку сцена погрузилась в темноту. Все умолкли. В полной тишине люди выворачивали шеи, вглядываясь вперед и забывая дышать. Внезапно единственный луч прожектора осветил контуры скульптурного лица. Маски, выполненной из слоновой кости. Огромный экран на заднем плане сцены смотрел на зал ее неживыми, незрячими глазами.