— Ну спасибо, что явились.
— Ну спасибо, что позвали.
Поджав губы, Галло молчал, словно не мог решить, следует ли считать эти слова оскорбительным вызовом.
— Так откуда, говорите, вы родом? — спросил он, снимая очки и протирая их кончиком галстука.
— Я не говорила, но вообще из Неаполя, — выпалила Аллегра, застигнутая врасплох этим вопросом.
— Единственный ребенок в семье?
Невинный вроде бы вопрос, но куда гнет, ясно — трудный характер, избалованная, эгоистичная, упрямая.
— А вам-то какое дело?
Он снова помолчал, потом кивнул с извиняющимся видом:
— Да, вы правы. Извините.
Стоявший рядом Сальваторе шумно выдохнул. Наверное, впервые в жизни слышит от Галло извинения, подумала Аллегра.
— Я вижу, вы привыкли говорить то, что думаете.
— Ну, в общем, да.
— Между вами и мной есть разница. Вам такие вещи сходят с рук, потому что вы женщина, — с усмешкой заметил Галло. — Если я себе такое позволю, меня назовут хамом.
— Хамом я бы вас все-таки не назвала, — само собой вырвалось у Аллегры.
Улыбку словно стерли с его лица. Сальваторе, кажется, был близок к обмороку.
— Что можете рассказать мне об этом месте? — сухо спросил Галло, жестом предлагая ей пройти за ним к алтарю.
— О чем именно?
— О Пантеоне. Может, есть что-то для меня важное? То, что могло бы связать его со вчерашним местом, где нашли тело Риччи.
Аллегра озадаченно провела рукой по волосам, силясь припомнить что-нибудь из учебников или лекций.
— Пантеон был построен Адрианом примерно в сто двадцать пятом году нашей эры, так что никакой явной связи с Цезарем тут не усматривается, если вы об этом, — сказала она, пожимая плечами. — Начиная с седьмого века он обрел статус храма, но храма языческого, как те, что мы видели вчера.
— Да уж, выводов особых не сделаешь, — усмехнулся Галло, похлопывая себя по карманам пиджака, как будто пытался нащупать пачку сигарет, но вместо нее извлек пакетик с леденцами. Закинув один в рот, он сказал: — Вот, курить бросаю. — Про себя Аллегра отметила, что ей он леденца не предложил.
— Не сделаешь, — согласилась она кивая.
— Тогда что об этом скажете?
По его знаку двое криминалистов оттащили заградительные щиты. На алтаре лежало голое по пояс тело бородатого мужчины. Лежало лицом кверху, в открытых мертвых глазах застыл ужас. Рядом с головой мертвеца были установлены два белесых магазинных манекена — один маленький и согбенный, другой повыше. Склонив над покойником пустые, ничего не выражающие лица, они холодно взирали на него. Оба были без одежды, без волос, хотя по округлостям на груди можно было определить, что манекены женские.
Та манекенша, что повыше, левой рукой держала мертвеца за волосы, а правой сжимала короткий меч. Сам меч торчал из горла жертвы, из очень глубокой раны, едва ли не обезглавившей труп. Кровь из раны, залив алтарь, стекла на пол, образовав липкое озерцо.
Эта тщательно продуманная, прямо-таки постановочная сцена явно отдавала ритуальным характером. И более того: убитый почему-то казался Аллегре до странного знакомым.
— Кто это?
— А вы не узнаете? — Сальваторе был удивлен и наконец-то решился выступить вперед. — Его брат не исчезает с экранов телевизора. Они очень похожи.
— Да? И кто же его брат? — Аллегра нехотя разглядывала искаженное в муке лицо покойника.
— Аннибале Ардженто, — объяснил Сальваторе. — Сицилийский депутат. А трупешник — его брат-близнец Джио, еще известный как Джулио.
— Ганнибал и Юлий, — кивнув, подал голос Галло. — Вот вам и связь с Цезарем.
— А от меня-то вы чего хотите? — перебила его Аллегра, мечтая поскорее унести отсюда ноги.
— Вот это мы нашли у него во рту…
Галло протянул ей прозрачный пакетик для вещдоков. Даже не глядя, она уже знала, что там лежит.
Глава 10
Персональный лифт Кидмана открыл двери перед просторным залом размером никак не меньше теннисного корта. За распахнутыми окнами — буйная тропическая растительность, фонтаны с подсветкой.
На обтянутом черной шелковой драпировкой потолке красовались три роскошные люстры, словно струящееся жидкое стекло. Мебель «Хиспано-Суизо» 1926 года — сплошь мерцающий хром и полированный черный металл.
— Ну наконец-то прибыли. Отлично!
С балкона к ним вышел человек — в одной руке рация, в другой мобильник. Невысокий, жилистый, смугловатая кожа со следами выболевших прыщей, черные волосы сбриты почти под ноль. Каждые несколько секунд он не то что моргал, а прямо-таки морщился и корчился, словно ему что-то попало в глаз.