Распутин положительно в каждом доме, где я бывал с ним, сначала руками «свидетельствовал» всех женщин и девушек, конечно, молоденьких и красивых, а потом начинал целовать. Целовал долго, несколько раз; целовал в доме, а потом на дворе. Конечно, я спрашивал его:
— Брат Григорий, для чего ты женщин целуешь?
Он отвечал:
— …А они от этого делаются чище, освящаются…»
Иеромонах Илиодор окончил в 1905 г. духовную академию в Петербурге. За выступления против евреев и интеллигенции получил место в Царицыне, стал приглашаться на проповеди в столицу. Однако вскоре все глубже и чаще стал осуждать власть имущих. В отставку был вынужден даже выйти губернатор граф С. С. Татищев (не путать с графом И. Л. Татищевым). Ответом явились гонения синода и в свою очередь неподчинение Илиодора.
В декабре 1911 г. Илиодор потребовал от Распутина прекращения связей с августейшим семейством. Тучи над его головой сгустились, и в октябре 1912-го Илиодор сложил с себя сан. За непочтительные отзывы об Их величествах был привлечен к ответственности, бежал за границу. В 1917 г. и вышла его книга «Святой черт», наделавшая столько шума.
«…Я должен подтвердить твердое мое убеждение, что император Николай Второй был враг вообще всякой войны, а войны с Германией в особенности… — писал генерал Брусилов[26], близкий к самым верхам России и достаточно знавший государя императора. — Сам же царь едва ли верил, что эта война состоится. Обвинять Николая Второго в этой войне нельзя, так как не заступиться за Сербию он не мог, ибо в этом случае общественное негодование со стихийной силой сбросило бы его с престола и революция началась бы при помощи всей интеллигенции не в 1917-м, а в 1914 году. Несомненно, что этим предлогом воспользовались бы немедленно все революционные силы России…
В заключение этой главы скажу: я всю жизнь свою чувствовал и знал, что немецкое правительство и Гогенцоллерны — непримиримейшие и сильнейшие враги моей Родины и моего народа, они всегда хотели нас подчинить себе во что бы то ни стало; это и подтвердилось последней всемирной войной.
…В этом отношении вполне понятна и моя нелюбовь к ним, сквозящая со страниц ”Моих воспоминаний”».
16 марта 1916 г. Лемке подробно заносит свою беседу с пальником штаба Верховного главнокомандующего генералом Алексеевым[27] и генерал-квартирмейстером штаба генерал-лейтенантом Пустовойтенко.
Лемке зашел к Михаилу Саввичу Пустовойтенко, а немного погодя к ним присоединился и Михаил Васильевич Алексеев.
«— …А вы, вероятно, не из очень-то верующих? — спросил он (Алексеев. — Ю. В.) меня.
— Просто атеист, — посмеялся Пустовойтенко…
— Нет, а я вот счастлив, что верю, и глубоко верю, в Бога, и именно в Бога (это говорит Алексеев. — Ю. В.), а не в какую-то слепую и, безличную судьбу. Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим, но вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра…
— Вы верите также и в это богатейшее нутро? — спросил я Алексеева.
— Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры. Только она и поддерживает меня в моей роли и моем положении… Я человек простой, знаю жизнь низов гораздо больше, чем генеральских верхов, к которым меня причисляют по положению. Я знаю, что низы ропщут, но знаю и то, что они так испакощены, так развращены, так обезумлены всем нашим прошлым, что я им такой же враг, как Михаил Саввич, как вы, как мы все…
— А вы не допускаете мысли о более благополучном выходе России из войны, особенно с помощью союзников, которым надо нас спасти для собственной пользы? — Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо только спасать себя и разрушить Германию. Вы думаете, я им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Франции, Англии?.. Скорее, Америке, которой до нас нет никакого дела… Нет, батюшка, вытерпеть все до конца — вот наше предназначение, вот что нам предопределено, если человек вообще может говорить об этом…
Мы с Пустовойтенко молчали.
— Армия наша — наша фотография. Да это так и должно быть. С такой армией, в ее целом, можно только погибать. И вся задача командования — свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит крахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломить… Вот тогда, тогда мы узнаем ее; поймем, какого зверя держали в клетке. Все полетит, все будет разрушено, все самое дорогое и ценное признается вздором и тряпками.
26
Брусилов, Алексей Алексеевич, родился в августе 1853 г. в семье генерала, скончался в марте 1926 г., пережив Николая Первого, Александра Второго, Александра Третьего, Николая Второго, Керенского, Ленина и вступив в «лучезарие» лет Сталина. Окончил Пажеский корпус (1872), генерал от кавалерии (1912). Участвовал едва ли не во всех войнах России своего времени. С начала первой мировой войны — командующий знаменитой Восьмой армией Юго-Западного фронта, которой впоследствии командовали Корнилов и Каледин. С марта 1916-го принял Юго-Западный фронт. Провел блестящую фронтовую операцию (Брусиловский прорыв), поставившую Австро-Венгрию на грань катастрофы. С 22 мая по 19 июля 1917-го — Верховный главнокомандующий. В 1918-м находился в заключении, место заключения — Кремль; с ним ждали своей участи бывшие царские министры (их расстреляют), Каплан (тоже получит пулю), Мария Спиридонова, Локкарт… С мая 1920 г. — в Красной Армии — председатель Особого совещания при Главкоме всех Вооруженных Сил республики (С. С. Каменеве). С марта 1924 г. состоял для особо важных поручений при Реввоенсовете СССР. После второй мировой войны по навету сестры против него было сфабриковано дело (тайное белогвардейство), и по приказу Сталина память о нем предана анафеме.
27
«Мой косоглазый друг», — с задушевностью говорил Николай Второй о своем начальнике штаба, присовокупив однажды, что работать с ним захватывающе интересно.