— При чем тут революция? — часто повторяет в своем окружении Верховный Правитель. — Это общерусский погром. И обязан он разнузданной пропаганде большевиков. Нет, народ не взбесился. Ему просто наобещали райские кущи и сняли ответственность за насилия и разбой. Большевики развязали самые темные инстинкты, притравив бедноту на имущие сословия и интеллигенцию. Юные мальчики с комиссарскими мандатами глумятся над страной под прикрытием лозунгов о светлом будущем. Большевизм — это преступная власть, это — глумление под соусом всяких демократических приманок. Ленин и Троцкий использовали обстановку войны с ее вынужденными лишениями, горем потери близких — и натравили на нас, нашептав людям, что мы и есть те, кто виноват во всех страданиях и лишениях. Дряхлость самодержавия лишь ускоряла развитие событий. Вот и вся правда большевизма…
Колчак писал высоко и несколько узко — властный, нетерпеливый почерк.
Сибирь в те недели и месяцы душила белых по всем пунктам. Нигде не было спасения и укрытия — исчез тыл.
Не приходилось рассчитывать ни на чью верность — везде лилась кровь, и земля десятками тысяч принимала колчаковцев. И каждому из живых не было никакого другого дела, как только спасать себя и близких, а спасения не было, разве лишь для тех, кому повезло и кто оказался в те месяцы на южных окраинах Сибири.
И зима с невозможностью пробиться через снега, и редкие дороги, и морозы под сорок градусов, и враждебность населения — все не давало возможности схорониться в лесу, уйти по-звериному через реки, болота, сопки… — ну все против колчаковцев! Одни ледяные могилы манят покоем.
Звонит колокол по господам офицерам, штыки им в глотки! Отлилась им народная кровь! Под заступ белую кость, захлебнись они все слезами и стоном!
Даешь один крест на всех!
Распрямлялся 1920 год — еще один год всеместного избиения офицеров и всех, кто верил в белую правду: упрятать бы их, гнид господских, под гробовые доски!
Хмуро, безглазо взирал на взбаламученное людское стадо тот, кто взял на себя смелость именем Бога творить зло и добро на земле. Этот наместник Бога все сматывал и сматывал жизни тех, кто думал иначе, нежели Ленин и Троцкий. И сходился пасьянс жизни и смерти на том, что сам Бог творит расправу над белыми.
4 января в Нижнеудинске Колчак узнает об окончательном свержении белой власти в Иркутске. Адмирал издает указ о сложении с себя полномочий Верховного Правителя России с передачей их генералу Деникину.
Своевольному и кровавому атаману Семенову адмирал передает власть над дальневосточными окраинами России.
Почитай, нет земли для трехцветного российского флага.
В презрении и ненависти три цвета: белый, синий, красный.
Истлела любовь русских к слитым воедино цветам: белому, синему, красному.
Даешь один крест на всех!
И уже новая мысль не дает покоя адмиралу, прокатывает и прокатывает через сознание: «Низшие формы жизни будут развиваться за счет более совершенных и высоких. Та новая, красная жизнь будет пожирать людей мысли и культуры. Ей нужен суррогат знаний и художественного чутья. Только хлеб и сила будут иметь значение. Низшие формы жизни взойдут на костях высших…»
Полковник Уорд сообщает о том давлении, которое оказывали на Колчака японцы (генерал Муто со своим штабом из 26 офицеров):
«Если адмирал Колчак заключит подходящее соглашение (то есть поступится государственным суверенитетом России. — Ю. В.), ее армии гарантируют ему ликвидацию в два месяца всех большевистских сил и установление монархии, удовлетворяющей офицеров…»
Безусловно, Ленин имел исчерпывающую информацию о той жажде к захвату или беззастенчивому использованию русских земель, которая сводила с ума Токио. Именно поэтому Ленин категорически противился глубокому продвижению Красной Армии за Иркутск. Именно поэтому пошел на создание буферной республики.
Только ли Ленин и большевизм — источники зла?
Не является ли его доктрина следствием определенных свойств народа?
Ведь большинство из тех качеств, которые сложили большевизм, сделали его возможным, не только результат непосредственного воздействия самого марксизма. Все эти качества обильно разбросаны как в различных революционных учениях второй половины XIX столетия, так и в его представителях. Все они взошли на определенных нравственных воззрениях, характерных для народа.