Александр Васильевич по-прежнему почти не спит: да попробуй сомкни веки, когда «впереди по носу» красный Иркутск, а с тобой ни одного человека с оружием. Ни одного своего. Адмирал отказался от вина и водки — все время настороже, но виду не подает.
Какой смысл в условиях союзников? Что замышляют? Почему нет открытой и прямой связи с ним, а условия передаются чешскими офицерами? Почему его не пригласят к переговорному аппарату?..
Часами Александр Васильевич смотрит в окно и угрюмо молчит.
Утром в день прибытия майор Кровак доносит генералу
Занкевичу о разговоре по прямому проводу с генералом Сыровым. Командир легиона предупредил: вопрос о судьбе адмирала решен, но в каком смысле — пообещал уточнить лишь в Иркутске.
Вопрос о русском адмирале союзниками решен!
Адмирал набивает трубку за трубкой, даже слегка кружится голова. Возмущение остывает — да и сколько можно возмущаться!..
Могильным холодом веет от недомолвленности Сырового.
Александр Васильевич вспоминает последний доклад государю императору. Господи, никто никого не резал и не вешал, и русский распоряжался на русской земле! И это время было рядом, вот протяни только руку… Государь курил пенковую трубку — точная копия его головы, даже то же выражение задумчивости в резьбе.
Государя отличала выдающаяся память. Он сразу вспоминает, что на прошлом докладе по случаю назначения Александра Васильевича командующим Черноморским флотом вице-адмирал с его позволения тоже курил трубку и тут же по-дружески предложил присоединиться.
Они курили один и тот же табак — ароматный и крепкий «дюбек» и обсуждали сроки и детали операции по высадке десанта на Босфор и Дарданеллы. Память восстановила подробности встречи и даже ту особенную тишину покоев — никогда ни одного постороннего звука, лишь дружелюбная, тихая речь самого государя…
И неожиданная, мучительная тоска по морю пронизала Александра Васильевича. Простор, ни конца, ни края! Вырваться из клетки, вырваться! Зачем, куда везут?!
«Нет, предали, предали, предали!» — повторяет он про себя. Кто предал, он уже знает: прежде всего — англичане. Они приняли его на службу, благословили на крестовый поход против большевизма — и теперь отшвырнули, как бродячего пса. Взяли и пнули…
До сих пор он свято верил в величие и благородство устоев Великобритании. А что взять с Жаннена? Он только номинально главнокомандующий союзных сил, а все решает Лондон. Братья славяне в свою очередь послушно повторяют англичан и французов, хотя Сыровы и без того настоящий сукин сын…
Александр Васильевич опять, но уже с гневной неприязнью вспомнил Жаннена. Француз держался начальственно и давал понять, за кем здесь право распоряжаться. Адмирала передергивает: «Меня будут передавать Жаннену! Передавать! Господи, что за мерзость!..»
Он не выпускает трубку изо рта и от этого еще более возбудим, но надо сдерживать себя.
Несмотря на нервозность, Александр Васильевич, в общем, умел скрывать и приступы обвального безразличия, угнетенности, и находы слепой, безудержной раздражительности. А попробуй хлебни такой жизни!..
В последние месяцы ему не удается решить одну задачу. Нет, ответ пришел, и давно, но он заново и заново решал ее.
Разве та, новая жизнь, за которую Ленин и Троцкий устроили такую кровавую резню, не есть неравенство и несправедливость? Кто как не мы, белая часть народа, смеем и должны предъявить им счет? Разве новая жизнь не идет по законам насилия и диктата?
Все несовершенства старого мира — ничто в сравнении с пороками нового, где никто никого не избирает, никто на вершинах власти не зависит ни от чьей воли, а все есть лишь один беспардонный захват власти и управление страной по законам тирании. И все это делает возможным демагогия. Невиданный в истории обман и подлоги. Нет ни свободы, ни равенства — одни обозначения на этикетках.
Старый мир ничего общего не имеет с тем громадным государственным прессом, который большевики наложили на весь народ и, сжав, довели давление на этот народ до величайшей изнурительности и натуги каждого мгновения.