И они обнялись.
После Анна отвернулась к стене, а подполковник Апушкин расстегнул френч и торопливо засунул под брючный ремень тетради. Застегнулся, привел себя в порядок, коротко кивнул и, дав разворот на 180 градусов, вышел из купе. Только лязгнула дверь.
К ним из коридора шагнул адъютант.
— Закончилось наше великое катанье, — говорит Колчак Трубчанинову. — Прощайте! Дай Бог удачи. Уходите… как сумеете. Все знаки отличия долой — и уходите. Анна — с вами. Прощай, Анна… Не оставляйте ее. Сейчас же уходите! Им пока не до вас. Им я нужен. Прощайте. Молитесь за меня. Бог меня поставил на этот путь…
И в самом деле, катанье удалось превеликое. 12 ноября 1919 г. сел адмирал в поезд, 15 января 1920 г. должен был выйти, чтобы уже больше никогда не слышать ни стука колес, ни… собственного сердца.
Смирения требовал от него Господь Бог.
Александр Васильевич обнял Анну — она обмякла почти без чувств, — бережно усадил ее. Поцеловал в лоб.
— Сохраните портфель, Трубчанинов, кто-то да прорвется. Не Апушкин, так вы. Повезет — можно будет сложить картину событий. Должно повезти!
— Разрешите?! — Адъютант вытаскивает из-под брючного ремня кольт (подарок союзников во время визита адмирала в США). — У меня полсотни патронов, Александр Васильевич. Попытаем счастья? А нет — так за помин души?
В лице Трубчанинова ни кровинки, в движении и развороте тела что-то звериное.
— Отставить! — Колчак достает из внутреннего кармана френча браунинг и отдает Трубчанинову. — Всех загубим.
Он обнимает Анну и долго нежно целует в губы, после решительно выпрямляется, откатывает дверь. Трубчанинов помогает надеть шинель, а Колчак говорит своему начальнику штаба:
— Скажите господам офицерам, пусть уходят. Нас продали и предали. Они свободны в своих поступках. Пусть переодеваются и уходят. И здесь — никакого сопротивления: вас уничтожат! Ну… — Он пожимает руку Занкевичу. — Бог в помощь!
Занкевич шумно, глубоко дышит.
Колчак видит: там, на площадке, его ждет майор Кровак.
Колчак обращается к офицерам:
— Прощайте, господа! Благодарю за верность!
И отдает честь.
На весь вагон полустон-полукрик: это Анна Васильевна Тимирева.
Офицеры вытягиваются, вздергивают подбородки. Многие плачут беззвучно, не стесняясь.
Принимаю от тебя и эту ношу, Господи! Дай же мне силы!
Колчак спускается за майором Кроваком. Там, на путях, четверо легионеров, за плечами — винтовки, штыки примкнуты. Пан майор отдает честь двоим штатским (они стоят тут же) и шагает на соседний путь. Солдаты вылезли из теплушек: глянь на этого хрена!
К ним подходит Пепеляев, его не то сопровождает, не то ведет чешский офицер. Александр Васильевич подчеркнуто любезно здоровается с Пепеляевым, но тот, похоже, ничего не видит и не слышит.
— Держите себя в руках, Виктор Николаевич, — тихо, чтобы его не услышали, говорит Колчак.
Они оглядываются: нет ни майора, ни легионеров. Из-за соседнего состава торопливо выходят люди в штатском и полувоенном с красными бантами на груди и шапках, папахах. Эти люди привлекают внимание скованностью и отрывистостью речи.
«Не уверены в нас, — отмечает про себя Колчак, — и не исключают сопротивления. Напрасно, напрасно. Нас, как говорится, привезли и вывалили в мешках. Берите — никто не пошевелит пальцем».
Уже издали Колчак замечает, что его вагон и вагон Пепеляева тоже берут в кольцо. Он пытается разглядеть лица за окнами — только едва угадываемые белые пятна. Прощайте, друзья! Храни тебя Бог, Анна!..
А в вагоне — выкрики, бессильная ругань. Дожить до того, чтобы вязали на расправу твоего вождя!
— Самое время в штыки ударить, — говорит подполковник Апушкин.
Он позеленел, вот-вот вывернет. Такое случается, фронтовики знают.
— Что ж это?! — звенит на весь вагон чей-то крик.
— А где эти штыки? — Генерал Занкевич на всякий случай преграждает выход из вагона. — Спокойствие! Слушать меня как старшего по чину и возрасту! Кто может — уходите. Не оказывать сопротивления! Уходите, кто как сумеет, — это приказ адмирала! Выполняйте!..
И вовремя предупредил.
Минут через семь-восемь в вагон полезли штатские, им подавайте купе адмирала и чинов штаба. Трубчанинов только и успел вытолкнуть Анну на площадку, где она смешалась с незнакомыми людьми. Только и успел шепнуть:
— Вы — сестра милосердия! Запомнили? Да просто обычная женщина, ухаживали за ранеными…
И принялся рвать с себя погоны.
Двое в солдатских шинелях закатывают за рельс соседнего пути «максим» и, поерзывая, мостятся за щиток.