Сорвут чекисты одежды. Жутко бесстыдно и страшно будут лежать голые трупы.
Мертвыи бо сраму не имут…
Шибко будет суетиться Ермаков (успел глотнуть водочки для согрева) — вогнал он свою пулю в государыню императрицу и успел в еще живое, отходящее последним дыханием тело царя добавить свинцовую пломбу. Дело-то праведное и святое![47]
И в свете летнего утра по команде Якова Юровского примутся срывать драгоценности (нуждается республика в золоте и драгоценных камнях) с уже коченеющих пальцев, ушей… А когда перстенек не поддастся, отсечет ножом с пальцем и швырнет палец в темноту мародер из карателей (для себя перстенек, лично своей подруге припрячет), чтобы после его нашел колчаковский следователь Соколов.
Сознавали свою ответственность перед трудовым классом, очень спешили, но головы не теряли, действовали дружно и с пониманием, потому что это было не убийство и не возмездие, а как бы подарок восходящей над всем миром власти рабочих и крестьян. Так и внушили им всем товарищи Белобородов, Голощекин, Юровский…
Отныне и вовек будут они строить жизнь по Ильичу.
А пока генерал Алексеев — начальник штаба Верховного главнокомандующего, то есть самого императора, телеграфирует командующим фронтами:
«На всех нас лег священный долг перед государем и Родиной — сохранить верность долгу и присяге в войсках действующих армий, обеспечить железнодорожное движение и прилив продовольственных запасов».
У Алексеева высокая температура, выше тридцати девяти. Генерал не столь давно вернулся из Севастополя после лечения, но все равно прихварывает. Сказывается износ из-за едва ли не круглосуточной штабной работы. Практически он, Алексеев, руководит всеми Вооруженными Силами Российской империи…
Погода по дороге — отменная: тихий голубой февраль. «Дивная», — занесет Николай в дневник.
Около десяти утра в Петрограде выходит первый номер советских «Известий» (это орган Совета рабочих депутатов).
С чердаков, из укрытий палят полицейские и жандармы. Им пособляют дворники — во все времена самая непотребная и доносительная часть общества. В ответ толпы рабочих, солдат и просто зевак громят полицейские учреждения.
Согласно распоряжению государя императора, для пресечения беспорядков с фронта уже сняты и отправлены в Петроград три эшелона 67-го пехотного Тарутинского и 68-го пехотного Бородинского полков. Из Могилева в 11 утра за литерными составами уходит эшелон с Георгиевским батальоном, с ним — полурота железнодорожного полка и сборная рота из охраны ставки.
Опираясь на вооруженный рабочий класс, Ленин подчинит Россию: быть вождем класса, безгранично повелевать жизнями. Здесь он решительно шагнет в кровавое бессмертие.
Это не обыденное, так сказать, вульгарное насилие. Оно осенено великими именами, прогрессом, культурой и наукой. И жертвы, и исполнители должны это сознавать. Во всех убийствах, травлях людей, грабежах присутствует элемент величия и предопределенности. Действуют не люди, а некие исторические величины, своего рода символы. Они не творят зло, они лишь проводят высшую волю. В них — веление эпохи, скрытая воля всего человечества. Нет крови и мук, есть созидание невиданно прекрасной жизни.
Эти незамысловатые, до предела простые формулы непрестанно присутствуют в сознании Ленина. Они становятся доминантой всех его поступков. Ими, через них (диктатура, террор, свирепая нетерпимость, беспрекословное подчинение всех одной общей идее) Ленин воспринимает мир, расшифровывает события, заряжает себя страстной волей. Он сам исступленно верит во все, что творит. И если проявляется зло — оно не исходит от него. Это некая историческая заданность, он лишь ее проводник, своего рода истолкователь. Именно поэтому он знает, кому жить, а кому не жить. Он это право обрел опытом и работой, вычислил все звенья приложения формул на практике. Только он знает будущее, все пути к этому будущему.
Все прочее — от лукавого, ложь, подлоги, фикция! Для всего прочего — беспощадный террор. Тирания мысли обернется тиранией власти. Отсюда берет начало философия «кирпичной кладки». Человек — ничто, он лишь кирпич в кладке великого здания будущего; всего лишь кирпич — и посему должен терпеть и сносить все, совершенно все, ибо он составная частичка этого великого здания будущего.
Сталин доведет данный принцип до совершенства. Этот принцип кровавыми нитками, стоном миллионов людей скрепит жизнь советского государства. Во имя себя государство примется пожирать людей…
Так приблизительно в одно время, в одной стране возникают два совершенно противоположных взгляда на историю, общество, будущее и человека. Лев Толстой… Ленин.
47
В журнале «Огонек» (1990, № 38) Э. Радзинский в своей статье приводит воспоминания Ермакова, который иначе излагает версию своего участия в расстреле царской семьи. — Прим. ред.