Слушать перепалку дальше у Наташи не было никаких сил. Не понятно было только, что делать с кольцом? Оставить его – будет значить окончательный отказ. А взять? Окончательное согласие? А она, Наташа, ни то, ни другое решение ещё не приняла.
А следующий тур марлезонского балета продолжался.
– Вам не понравился кофе?
– Это Вы готовить кофе?
– Нет, я – менеджер этой смены, Вы можете предъявить мне претензии, и я попытаюсь Вам помочь.
– Я только хотеть видеть человек, кто готовить этот кофе.
Наташа с сожалением стянула кольцо с пальца, засунула его в прорезь подушечки, закрыла коробочку и пошла прочь из зала. За спиной она слышала, всё тише и тише:
– Я пойду к тому, кто готовить этот кофе! Он на кухне?
Она не видела, но знала, что сейчас Филипп во главе процессии из официанта и администратора важно шествует в сторону пищеблока. Ну и пусть! Пусть строит официантов, пусть разбирается с администрацией, пусть хоть замаринует шеф-повара, если ему так нравится. Ей это не нравится. Баста! Она пошла домой. Сейчас возьмёт пальто и уйдёт по-английски, не прощаясь. Филиппу это должно польстить.
Глава 4
В гардеробе было пусто, швейцар одиноко скучал за стойкой. Но правилом сегодняшнего дня стало: где Наташа – там веселье. Так что долго скучать швейцару не пришлось. Из двери туалета, справа от гардеробной стойки, пулей вылетел человек и устремился прямиком к Наташе. Если бы им выстрелили, целясь в неё, попадание получилось бы стопроцентным.
Наташа подняла было руки, защищаясь, но, когда твёрдое тело долетело до неё, инстинктивно раскинула их в широком объятии. Бах! – и в её объятиях оказался поэт Зимин, собственной персоной. Это уже слишком! Наташа порядком устала уже от этого эксцентричного господина. И неземная красота его уже не спасала положения.
– Да что ж это такое! Вы что, преследуете меня?
Её негодование было неподдельным, однако Филипп, который как раз в этот момент появился в дверях, слов не расслышал, зато заметил блеск её глаз и зарумянившиеся щёки. Его аналитический ум обсчитал всю поступившую информацию и выдал оценку ситуации.
Ум дал осечку. Филипп оценил обстановку неверно. В данной диспозиции он нашёл подтверждение зародившимся раньше подозрениям и разъярился не на шутку. Русские ударения и формы глаголов напрочь вылетели из его головы:
– Ты не мочь так поступать со мной. Это есть твой любовник, я понимать. Не надо меня обманывать. Мой будущий жена…, – тут Наташа взяла слово, на радость гардеробщику, заёрзавшему в ожидании скандала:
– Не твоя. Я не буду твоей женой. Забери кольцо – я оставила его на столе.
– На столе? – Филипп остановился, как громом поражённый. И с криком «О чем ты только думала?!», (по-английски это часто употребляемое выражение звучит почти в одно слово What-did-yоu-just-think-about) развернулся и унёсся назад, в зал.
Всё это время Леонид покорно пребывал в той же позе, которую, правда, только пристрастный взгляд Филиппа мог посчитать эротичной: он влетел в Наташины объятия спиной. Его сиреневый шарф размотался в движении и ветер, поднятый полётом Леонида, намотал шарф на Наташу. Да, связь – ярко-сиреневая и шерстяная – между этими двумя, без сомнения, имела место.
И вот теперь Леонид, как обычно, оправдываясь и извиняясь, пытался размотать невесть откуда взявшиеся петли и узлы. Гардеробщик тихо хихикал из своего угла. Наташа попробовала помочь поэту распутывать себя, но тут же бросила эту затею: так получалось только хуже. На Леонида она уже не могла смотреть, слишком противоречивые чувства её охватывали.
Его глаза, казалось, были сделаны из расплавленного янтаря и грозили поджечь всё, на что смотрели. А руки совершали неуверенные, неловкие движения и были на ощупь холодными и влажными, как будто глаза и руки принадлежали двум разным людям. Сама того не желая, Наташа, следившая глазами за его жгучим взглядом, а телом повинуясь вялым и непоследовательным движениям рук, раздваивалась тоже.
Чтобы отвлечься от неприятного, пугающего ощущения, Наташа попыталась найти другой объект, на котором можно сосредоточить внимание. И нашла гардеробщика. Гардеробщик, оказывается, был ей хорошо знаком. И как же она раньше не заметила! Гардеробщик, небольшого роста пожилой, лысеющий мужчина, был никто иной, как фотограф из ЗАГСа.
Вот так история! Почему она так в этом уверена? Разве можно узнать того, кого видела всего раз в полутёмной фотолаборатории ЗАГСа в течении каких-нибудь десяти минут? Да и стал бы фотограф работать гардеробщиком? Только для того, разве, чтобы иметь право носить вот эту форменную тужурку ресторана с золотыми пуговицами? Сомнительная смена карьеры.