– Ну, уж я ж эту арапку! Уж я ж ее! Не впервой замечаю, что она все что-то с Корольком возится… Не дай Бог замучает его, захиреет он, что тогда царица-то скажет. Вот так народец… Отвернись только, и того и жди всякой напасти! – Княгиня, говоря это, поднялась с места и быстро вышла из покоя.
Маша крепче приперла за нею дверь и засмеялась, кидаясь к царевне.
– А у Королька-то перышки все целе-е-ехонькие!.. А арапке-то задаром доста-а-анется! – с блаженным выражением в лице протянула она.
– Зачем же ты это, Машуня?! – упрекнула царевна. – Нешто тебе не жаль арапку?!
– А то что же, жалеть мне ее, что ли! Благо она на язык мне подвернулась, пусть и отдувается! Я ей пряничка, леденчика за это дам, смерть она до сладкого охотница, кабы не она, век бы нам княгиню-то не выжить…
Царевна потеряла всякую жалость к дурке-арапке и с шибко забившимся сердцем, почти беззвучно спросила Машу:
– С чем же ты? Говори скорее! Неужто вчера удалось тебе?
– Удалось, удалось, моя золотая царевна, все удалось, как по писаному!
– кипела и трепетала от восторга Маша. – Наконец-то вчера вечером видела я королевича…
– Ох! – даже тихонько простонала Ирина, схватываясь рукой за сердце.
– Да и не только видела, но и беседу с ним вела.
– Что ты? Не верю я… да и как же ты с ним могла беседу вести, ведь он немец… по-нашему, сказывали, не понимает…
– Ан и соврали люди! Как еще понимает-то… как еще говорит-то!.. Получше Королька говорит, иногда только слово какое у него не выговорится, а все понять можно…
– Ну…
– Красавец он какой!..
Маша зажмурила глаза и развела руками.
– Да не томи ты меня, Машуня, и, Бога ради, не ври, говори все как было, ничего не пропусти, только и не прибавляй ничего! – шептала Ирина, крепко сжимая Машины руки и впиваясь ей в глаза затуманившимся, влюбленным взглядом.
Маша стала передавать быстрым шепотом все, что было с нею, изо всех сил стараясь ничего от себя не прибавить и не пропустить никакой подробности.
Ирина то вспыхивала, то вся холодела.
– Как же нам быть теперь? Что ж ты ему нынче вечером скажешь? – наконец проговорила она, умоляюще глядя на разгоревшегося бесенка и с замиранием сердца ожидая его вдохновения.
– А скажу я ему, что если я могла вырваться из-под надзора Максимовны, да и не раз вырваться, а каждый вечер вырываться, так он и подавно, королевич-то, может добраться до забора нашего садочка, а уж там будет мое дело, дорогу я ему укажу чай лазить-то он не плоше моего мастер! – объявила Маша.
– Что ты! Что ты! А забыла, ведь вокруг их двора немецкого стража понаставлена, чтобы не сбежал королевич! – в ужасе прошептала Ирина.
– Кабы стражи не было, кабы мог он среди бела дня в колымаге золоченой к нам подъехать, так и толковать нам было бы не о чем! – засмеялся бесенок.
– Ведь вот он говорит: умереть, мол, готов за царевну, только чтобы повидать ее… ну, так чего ж тут!. Да и совсем дело простое: откуда я у них через забор перелезаю, оттуда и он вылезет, какой дорогой я домой возвращаюсь, такой дорогой и он пойдет… Матушки! – вдруг вскрикнула она,
– Что такое я придумала-то! И как это до сей минуты не догадалась?
– Что еще такое? – так и впилась в нее глазами царевна.
– А то, что в садочке опасливо, да и неведомо еще, какова погода стоять будет… Лучше я вот что: я его бабой одену да в тот чулан приведу, где ночевала нынче… от чулана-то и выход в двух шагах… и никого там не бывает… на что ж лучше!.. Вот и придумала.!
Но Ирина побледнела.
– Нет, нет… Боже сохрани! Как такое можно…, его сюда! Машуня, ты с ума сошла… Ведь ежели накроют… смерть и ему, и мне, и тебе…
– А ты нешто боишься смерти? – весело спрашивала Маша. – По мне вот, все равно: умирать так умирать… Да и какая тут смерть?. Жутко вот… а все же… Тем-то и хорошо, что жутко!..
В конце концов она добилась своего, получила согласие царевны и, когда солнце зашло, когда стало понемногу смеркаться, с большим узлом в руках ускользнула из терема.
Точно так же, как и вчера, тихий и ясный вечер. Как и вчера, королевич бродит один в березовой аллее. Вот чутким ухом слышит он шорох. Он спешит к забору. Вдруг к самым ногам его падает узел. В недоумении он отскочил, потом взглянул наверх и увидел над забором улыбающееся хорошенькое лицо царевниной посланницы. Миг – она ловким, быстрым движением спрыгнула с забора. Еще миг – и она очутилась в его объятиях, и он жадно целовал ее, сам не понимая, что делает.
Наконец она тихонько высвободилась и лукаво глядела на него, качая головою.
– Ах, королевич! – проговорила она, улыбаясь. – Ты, верно, принял меня за царевну, а я всего-то бедная девчонка-сиротка… и мне каждый день дерут уши…
Он пришел в себя, но все же глядел на Машу нераскаянным грешником.
– Это что? – спросил он, указывая на узел.
Девушка проворно развязала узел и стала вынимать из него принадлежности женской одежды. Королевич глядел с изумлением.
– Одевайся! – повелительным тоном произнесла Маша.
Королевич сразу все понял и, не говоря ни слова, не теряя ни одной секунды, стал исполнять ее приказание. Она ему помогала и тихонько смеялась.
XXV
Невидимки-бесенята, любители всяких смелых шалостей и полуневинных шуток, умеющие ловко отводить глаза людям и дурачить их всяким манером, очевидно, добросовестно помогали своей приятельнице и родственнице – Маше.
Как задумала она, так все и вышло по писаному. Впрочем, ведь подобные проделки иной раз и без помощи бесенят с рук сходят.
Не прошло и пяти минут, а королевич уже превратился в весьма изрядную девицу.
На нем оказалась длинная, до пят, и широкая сорочка из набивной индийской ткани и с такой невероятной длины рукавами, что он, сбирая их вверх, думал, что и конца им не будет.
Поверх сорочки Маша надела на него телогрею, а висящие рукава ее она связала назади за спиною в перекладку друг на друга.
Потом она нагнула ему голову и надела столбунец – высокую цилиндрической формы шапочку с прямой тульею, а поверх нее набросила покрывало.
Этим наряд был окончен.
Вольдемар окутал себе лицо фатою, перелез вслед за Машей через забор, хотя это и оказалось не особенно удобным в новом, непривычном для него наряде.
Он огляделся и увидел в полумраке вечера, что они находятся среди пустыря. Однако в недалеком расстоянии начались жилища.
– Ты не бойся королевич. – запыхавшись, едва переводя дыхание, вся дрожа от волнения и восторга, поясняла Маша, – я тут, по этой дороге, каждый камушек, каждую песчинку знаю, проведу тебя все задворками, все задворками, никому мы на глаза не попадемся…
Вольдемар ее понял и засмеялся.
– Я не боюсь, веди меня! – сказал он.
И действительно, никакого признака робости и смущения в нем не было. С этим нежданным милым путеводителем он готов был бежать хоть в преисподнюю.
Ему только неприятно было сознавать себя в женском наряде, в своем обычном виде, с оружием в руках, он чувствовал бы себя еще гораздо свободнее и смелее. Но он, конечно, понимал, что обстоятельства требовали превращения его в московитку, и весело покорился этим обстоятельствам.
Через пустыри и по задворкам, с каждым шагом приближавшим их к царскому терему, мчалась легкая небольшая фигурка Маши, и за нею едва поспевала чересчур высокая в женском платье фигура королевича. Только раз в пути из-под какой-то подворотни кинулась было на них собака, но грубый мужской голос позвал ее, и собака с рычанием влезла обратно в подворотню.
Вот они перед забором. Забор этот довольно высок. Маша обернулась и шепнула:
– Смотри! Куда я – туда и ты! – и как белка начала карабкаться по толстым, выступавшим бревнам.
Королевич не отставал от нее и тоже быстро карабкался, приподнимая платье, стараясь не разорвать его.
Перелезли через забор, прислушались и спрыгнули на землю.
Они снова в саду, в густом, совсем заросшем саду.
Вдоль забора, по узкой тропинке, на каждом шагу останавливаясь, повела королевича Маша.