Подруги вздохнули и сели пить ароматный ромашковый чай с конфетами. С груды коробок скатилась на пол прозрачная косметичка, до этого вполне прочно там стоявшая. Майя закатила глаза и пошла поднимать беглянку.
— Что у меня с руками? После переезда всё падает, как я так кладу вещи?
— После переезда?.. Май, а ты халупу эту чистила, прежде чем вселиться? — подруга подозрительно оглянулась вокруг. — Ну, не знаю, батюшку не хочешь звать, так может хоть соль в чашках расставить? Сама у меня пару дней поживёшь… Мало ли, кто тут жил, а то и умер… — Марина зябко передёрнула плечами и перекрестилась на всякий случай, свободной рукой укладывая конфету в аккуратно накрашенный ротик.
— Не нагнетай, а? Ну какая чистка, Маринка?! Смешно просто…
— Смешно говоришь? А Фимка твой где? Он же всегда вылетал навстречу, а как за стол садились, так прямо не отходил, выклянчивая что-нибудь. Где твой обжористый кот? — Марина с видом обличителя тыкнула в подругу пухленьким пальцем.
— Не знаю. Слушай, мы только несколько дней, как переехали. Ему тут всё незнакомо, чужие звуки, запахи. Наверное, прячется под диваном, — Майя пожала плечами, хотя поведение усатой морды и ей самой казалось странным.
Пока она списала всё на стресс. Тесная переноска, незнакомые грузчики, дорога, громкие звуки, новый дом, вечные её слёзы… А ведь животные чувствуют психологическое состояние и настроение хозяев! Хотя, раньше кошара был весьма любопытен и смел, если не сказать нагл. Страха за ним не замечалось с самого первого дня. Едва появившись в доме, этот товарищ вскарабкался на диван, а оттуда на соседнюю тумбочку, с коей беззастенчиво свистнул, мирно лежавший на блюдце, кусок колбасы, и сожрал его на глазах у новой хозяйки, обалдевшей от такой простоты…
Серафим или, в просторечье, Фимка, жил у неё чуть больше года. Вообще-то, она любила собак, но пройти мимо жалобно мяукающего и трясущегося от промозглого ноябрьского ветра комочка не смогла. Так в доме появился чёрный котёнок. Мурчащее аки трактор, ласковое зеленоглазое чудище, с гладкой шёрсткой и впечатляющими усами, сразу признало в Майе свою хозяйку и спасительницу, которой почти безнаказанно позволялось всё, включая купание его кошачьего величества. Муж тогда долго возмущался, в его идеально прибранном мирке животным места не было. “Бывший муж,” — торопливо поправила она себя, оборвав размышления о нехарактерном поведении питомца.
— Не нравится мне всё это, Майка! У меня от этой квартиры прямо мороз по коже… Как ты тут спишь одна? — блондинка настороженно озиралась, увлечённо жуя очередную конфету.
— Я не одна, а с котом, а за стенами соседи с двух сторон. Маринка, ну тебя в баню! Не пугай меня! И так засыпаю на снотворных, ещё мне твоей мистической ерунды не хватало!
— Ладно, — махнула холёной рукой гостья. — Шмотки-то разбирать планируешь? — она красноречиво покосилась на сваленные у стены сумки и коробки.
— Планирую! — бодро ответила Майя, хотя на самом деле после переезда только сидела, уставившись в одну точку и вытирая бесконечные слёзы, или читала.
В моменты душевного раздрая ей всегда помогали стихи Фета. Поэзия успокаивала, неспешно текущие строки заставляли умолкнуть беспорядочный гомон мыслей в голове. Сейчас это было нужно, как никогда, руки совсем опустились, даже двигаться не хотелось… Но подруге она об этом не сказала, иначе потащит к психологу или экстрасенсу какому-нибудь, порчу, сглаз и излишнюю толщину кошелька убирать! А ей просто нужно время.
На всё нужно время… А особенно оно нужно, когда тебя использовали, и спустили в унитаз, как туалетную бумагу! Когда оказалось, что четыре года совместной жизни тебя терпели, пытаясь, как заявил бывший, “сделать из не приспособленной к жизни, бесперспективной продавщицы цветочков успешную и интересную женщину, которая к чему-то стремится!” Пытались, да не вышло, и заменили на молодую и дерзкую, без мозгов и моральных устоев, зато с амбициями, запросами и миллионом голозадых селфи в соцсетях…
— Май…Ну, ты чего снова? — Маринка вскочила и, притянув девушку к пышной груди, гладила сотрясающиеся от беззвучных рыданий плечи. В низком голосе подруги звенели боль и отчаяние от собственного бессилия хоть чем-то помочь.