Моне даже не дочитала до конца такую нелепицу.
Невеста выглядела потрясающе. Платье стоило почти сорок тысяч евро, а шлейф был длиной в несколько ярдов. На голове вуаль придерживала тиара, украшенная бриллиантами и жемчугом.
Не прошло и девяти месяцев, как появился первый малыш. Ходили слухи, что Галета уже была беременна на момент свадьбы. Тут Моне перестала читать. Она не желала знать ни о нем, ни о его детях. Она устала постоянно оглядываться назад.
Моне убеждала себя, что Марку для нее был всего лишь увлечением, не любовью. Почему тогда от одного упоминания его имени так щемило сердце? Почему известие о его свадьбе больно ранило?
Чувства к Марку оказались гораздо сильнее и глубже, чем она думала. Он был первым после матери человеком, кого она по-настоящему любила.
Эмоции захлестывали, хаотично сменяли друг друга, и его близость никак не способствовала успокоению. В двадцать Марку был красавчиком, в двадцать пять тоже, но сейчас, в тридцать два, он, как хорошее вино, приобрел пикантные нотки зрелости: сдержанный, с высокими скулами, слегка загорелой кожей… ходячий секс.
- Как она умерла? - спросила Моне, пытаясь справиться с ворохом мыслей в голове.
- После родов у нее случился инфаркт. Хотя я о таком никогда не слышал, наш врач сказал, что десять процентов смертей в родах случаются из-за инфаркта, сердце не выдерживает. - Марку помолчал немного и добавил: - Меня не было в Палермо, накануне я улетел в Нью-Йорк и думал, что оставляю ее в надежных руках с няней и ночной сиделкой.
- Ты же не винишь себя?
- За инфаркт нет, но я никогда не прощу себе, что был в самолете над Атлантикой, когда она нуждалась во мне. Если бы я оказался рядом, может, она бы выжила.
Моне не знала, что ответить. Она сидела в тишине, слушала, как скребут по лобовому стеклу резиновые дворники.
Конечно, Марку чувствовал свою вину в смерти жены. А как иначе? Хотя это не ее проблемы.
Они проезжали финансовый центр Лондона. Обычно оживленные улицы в это время были пустынные и тихие.
- А родители Галеты? Разве не осталось бабушек и дедушек, чтобы присмотреть за детьми?
- Они тоже скончались, мой отец на том свете, а у брата и сестер своя жизнь.
- И у меня, - процедила она.
- Я прошу всего несколько недель, не лет.
Моне отвернулась к окну. Мимо проплыл Национальный банк Англии. Многие называют его Старой Леди с Нидлстрит. Это историческое величественное здание всегда вдохновляло Моне.
- Сейчас не лучшее время.
- А когда будет «лучшее»?
Машина повернула за угол, и они проехали еще несколько исторических зданий в самом сердце Лондона.
Где они собираются ужинать в таком серьезном окружении зданий исторического центра? Она устала, чувствовала себя напряженно в машине с Марку. Хорошо бы поскорее снять рабочее платье и туфли, сбросить бюстгальтер с косточками и трусики, нарядиться в пижаму, съесть теплый ужин и выпить бокал красного вина перед сном. Мерло, бургунди, шираз…
- У меня нет желания работать на тебя.
- Я знаю, - коротко ответил он.
Машина остановилась на парковке большого темного здания. Водитель вышел и снова раскрыл большой зонт. Марку помог Моне вылезти из машины. Она изо всех сил старалась не прикасаться к нему, даже случайно. Марку заметил это, усмехнулся, но ничего не сказал. Водитель учтиво держал над ними зонт и проводил до дверей. Марку потянулся к одному из серых камней в стене и нажал. Дверь открылась, они зашли. Моне оглядывалась, внутри было тихо и пустынно, декор в серых и кремовых тонах.
- Обычно я поднимаюсь по лестнице, но ты весь день на ногах, так что поедем на лифте.
Они зашли в серый, сверкающий чистотой лифт и поехали вниз. Сколько этажей под землю, Моне не знала. Когда двери снова открылись, они ступили в зал, украшенный колоннами и черно-белой мраморной плиткой на полу. Как будто вход в банковское хранилище. По другую сторону от лифта стены переливались золотом и серебром. Она взглянула на Марку и вопросительно подняла бровь.
Он указал жестом следовать дальше, и они вместе прошли через парадные двери, где их приветствовал джентльмен в черном костюме.
- Мистер Уберто, - сказал он, - рад, что вы вернулись.
Они прошли мимо бара, оформленного в сталь и толстое стекло, где бармен смешивал напитки, и оказались в зале, украшенном необычными люстрами разных стилей и эпох. Они низко свисали с поблескивающего серебром потолка и давали мягкое освещение.