Оля с детьми, да и Вирилий, к этому моменту уже спали, поэтому мне не с кем было поделиться живительной магией собственного рассказа, и я, изнемогая от усталости, прилегла на край кровати Алека, под его теплеющий с каждой минутой бок.
Я лежала смотрела на его розовеющие щеки, поднимающуюся грудную клетку, на повязку, которая окрашивалась в красный от того, что сердце снова начало качать кровь, и не могла поверить в то, что это действительно происходит на моих глазах. Люди так просто не оживают! Я была в этом уверена и этот факт одновременно пугал и радовал меня. Пугал, потому что это означало то, о чем твердили все вокруг, а радовал, потому что парень скоро проснется, и я смогу рассказать ему все, что думаю о нем и его поступках.
Но сейчас он спал, а я на него смотрела и никак не могла насмотреться, не понимая, когда он стал для меня важным, нужным и, возможно, даже родным. Я вспоминала мелкие, незначительные моменты, которые, как оказалось, привязали меня к нему не хуже долгих лет, проведенных с бабулей.
Как он дрался с Богданом и расстраивался, когда я его не похвалила, наш спор в машине о любви, его привычка доедать за мной и покупать мне «сладенькое», его задирание собаки, его бег с осиным гнездом в руках, мое беспокойство за его жизнь после…
Я нахмурилась, припомнив тот день, когда его ужалили осы. Тогда в нашу комнату в гостинице пришла женщина, травница. И, конечно, в первую очередь она стала осматривать своего пациента, снимая с него рубаху. Меня выставили за дверь, но я успела заметить одну странность…
Моя рука, прежде чем я успела обдумать правильность своего поступка, легла на живот парня и сжала ткань рубахи. Повернувшись назад и проверив, никто ли меня-извращенку не видит, я потянула руку вверх, вытягивая заправленную рубаху из-за пояса штанов. Живот, живот, живот, грудь. Я на всякий случай привстала, чтобы рассмотреть его тело лучше, но того, что искала, так и не нашла.
У парня не была пупка!
Пара кубиков пресса, которые сейчас меня волновали мало, и никакого пупка! От шока я настолько осмелела, что даже не постеснялась отодвинуть ремень штанов в поисках того, что есть у каждого человека. Но у Алека его не было!
Зато теперь становилось понятно почему я никогда не видела его без рубахи, и почему он ее не снимал даже, когда купался при мне в озере.
Не знаю, что бы я сделала: попыталась бы сбежать, снова бы забилась в истерике или махнула бы рукой на такой «несущественный» факт как отсутствие у парня пупка, но в этот момент в первые за ночь он пошевелился.
Алек во сне немного приподнялся, морщась, будто ему было неудобно лежать, и снова упал на кровать. Его ресницы затрепетали, а затем он застонал, словно от головной боли.
— Алек, — позвала я, наклоняясь к нему и забывая про свое открытие.
Парень снова изогнулся, застонав.
— Алек. Алек, проснись! — попросила я, тормоша его за руку. — Что ты хочешь? Воды?
Он зашевелил губами, будто пытался что-то сказать, я склонилась к его лицу ниже, прислушиваясь.
И тут он резко открыл глаза.
— Ссс… Сокрровище, — выдохнул он мне в лицо, а у меня сердце быстрее забилось от его рычания.
Его рука легла мне на спину, надавливая на поясницу, отчего я не удержала равновесие и упала на него. Вторая его рука тут же оказалась на моем затылке, и он поцеловал меня неожиданно страстно. Я растерялась от такого напора и даже не заметила, как очутилась лежащей на кровати, а надо мной склонился он, не разрывая объятий.
Поцелуй был жадным, ненасытным, пугающим. И одновременно дурманящим, волнующим и очаровывающим. Я с головой отдалась собственным ощущениям, чувствуя, как к Алеку стремительно возвращаются и сила, и желания.
Я комкала его рубаху на спине, он прижимал меня к себе, сдавливая бока до боли. Я пыталась его оторвать от себя, он кусала мои губы. Я гладила его голову через повязку, он дергала меня за волосы. Я притягивала его к себе, он с новой силой прижимался к моим губам.
Наш поцелуй был похож на борьбу, где я не могла понять хочу я, чтобы он прекратился или чтобы продолжался вечно. Мы ворочались на кровати, она скрипела, и, кажется, кого-то мы все-таки разбудили, потому что краем сознания я услышала: «Имейте совесть! Здесь дети спят!». Кто именно это был, Оля или Вирилий, я так и не поняла, потому что, разорвав поцелуй, мы еще долгое время смотрели друг другу в глаза и тяжело дышали, пытаясь выровнять дыхание и сердцебиение.