Она сплевывает в раковину.
— Ой, не напоминай. Я наверняка поправилась килограмма на два за сегодня.
— Вряд ли. Вспомни, сколько калорий ты сожгла, пока танцевала.
— Это точно. — Дарси полощет рот и выходит из ванной, набрызгав везде, где только можно.
— Ты хочешь спать? — спрашиваю я, вытирая за ней полотенцем.
Она оборачивается и возмущенно смотрит на меня:
— Нет. Хочу еще посидеть и поболтать.
— Может, по крайней мере ляжем и поболтаем?
— Только не будем выключать свет. Иначе ты заснешь.
— Хорошо, — соглашаюсь я.
Ложимся. Дарси — ближе к окну, там, где обычно спит Декс. Слава Богу, я поменяла с утра постельное белье.
Лежим лицом друг к другу, соприкасаясь согнутыми коленками.
— О чем поговорим? — спрашивает она.
— О чем хочешь.
Готовлюсь к разговору о свадьбе, но вместо этого она начинает перемывать кости всем участницам вечеринки: прокатывается насчет их платьев и новой стрижки Трейси, говорит, что Джоселина лечится от булимии, а Клэр постоянно сыплет именами знаменитостей, будто она с ними близко знакома. Вспоминаем, что Хиллари не пришла на девичник. Конечно, Дарси просто на стену лезет.
— Даже если она по уши влюблена, то могла бы уж на один вечер оставить своего Джулиана.
Конечно, я умалчиваю о том, что реальная причина бойкота — вовсе не то, что у Хиллари появился новый партнер.
Потом мы начинаем болтать об Итоне. Дарси подозревает, что он гей. Она всегда на это намекает и толком не может обосновать почему: он, дескать, в начальной школе играл с девчонками в квадрат, в старших классах предпочел экономику промышленному дизайну, у него много друзей-женщин, он любит наряжаться и после Бренди ни с кем не встречался. Я говорю, что он определенно не гей.
— Почем ты знаешь?
— Не думаю, чтобы он был геем.
— Ничего страшного, даже если и так, — говорит Дарси.
— Я знаю. Просто едва ли он голубой.
— Значит, бисексуал?
— Нет.
— Ты и вправду знаешь, что он никогда не трахался с парнями?
— Да!
— Мне тоже трудно представить, как Итон трогает кого-то за это место.
— Хватит, — говорю я.
— Ладно. А что ты теперь думаешь о Маркусе?
— Он мне все больше нравится, — отвечаю я. Лучше подстраховаться — на тот случай, если вдруг у нее есть: хоть малейшие подозрения относительно нас с Дексом.
— Да? И с каких пор?
— Мы целовались с ним в субботу вечером, — говорю я и тут же об этом жалею. Она передаст Дексу.
— Серьезно? Я думала, ты ходила куда-то с Хиллари и Джулианом.
— Так и было. А затем встретилась с Маркусом... и мы пошли в бар. Ненадолго.
— А потом к нему?
— Нет. Ничего такого.
— Тогда где же вы целовались?
— В баре «Перекресток».
— И что? Вы только целовались?
— А ты думала, мы будем заниматься любовью прямо за стойкой?! Супер.
— Да уж, картинка. Хотя я знала, что у вас обойдется без особых страстей. Так ты собираешься за него замуж?
Смеюсь. Это в духе Дарси — узнает всего ничего, но делает такие выводы, что держись.
— Чего ты смеешься? Или он не подходит для брака?
— Не знаю, может быть... Пожалуйста, давай выключим свет. Глаза болят.
Она соглашается, но смотрит на меня предостерегающе, как будто говоря: не время спать.
Выключаю ночник, и когда мы погружаемся во мрак, Дарси вспоминает Декса и его записку. Она, разумеется, забыла о ней, когда я передала ее перед началом праздника, зато теперь может прочесть внимательно.
— Да, — говорю я.
Повисает долгое молчание. Потом она говорит:
— В последнее время меня просто какой-то рок преследует.
Пульс у меня учащается.
— Правда?
— У нас уже давным-давно не было секса.
— Долго? — спрашиваю я, незаметно скрестив пальцы под одеялом. Она говорит именно то, что я хочу услышать.
— С самого Дня независимости.
— В самом деле? — Ладони у меня мокрые.
— Да. Как ты думаешь, это плохой знак?
— Не знаю... А до тех пор вы часто занимались любовью? — спрашиваю я. Слава Богу, что темно.
— До каких «тех пор»?
До того как он сказал мне, что любит меня.
— До Дня независимости.
— Когда как. Если мы оба были в настроении, то каждый день. А то и два
раза в день.
Вытесняю эти отвратительные картины из сознания и пытаюсь придумать что-нибудь еще.
— Может быть, это потому, что он нервничает перед свадьбой?
— Нуда... — отвечает она.
А может быть, потому, что у него роман со мной. Чувствую укол совести — и муки возрастают десятикратно, когда она снова заговаривает о том же самом и внезапно спрашивает:
— Представляешь, сколько времени мы с ним вместе?
— Да, давно.
— Только представь, сколько раз мы спали. Как ты думаешь, сколько? У меня неважно с математикой. Будет, по-твоему, тысяча?
— Уж наверное, не меньше, — говорю я.
— И с последнего раза прошло столько времени...
Глаза привыкли к темноте, и я смутно вижу Дарси. Из-за прически и запаха лосьона она похожа на подростка. Как будто мы снова школьницы, лежим на ее постели и шепчемся, в то время как Аннелиза мирно посапывает на полу в своем спальнике. Дарси никогда не мешала ей засыпать. Думаю, она даже на это надеялась. Наверное, я тоже.
— Давай поиграем в «да и нет»? — говорю я. Это была одна из наших любимых детских игр.
— Да, да. Начинай.
— Ладно.
— Правила те же?
— Те же.
Они просты: загадываешь человека (вынужденная мера, потому что Аннелиза пыталась загадывать соседских животных) — из тех, кого мы знаем лично (не какую-нибудь знаменитость, живую или покойную) — и отвечаешь только «да» или «нет».
— Из нашей школы? — спрашивает Дарси. — Да.
— Парень?
— Нет.
— Из нашего класса?
— Нет.
— Старше или младше?
— Это два вопроса.
— Нет, один. Если ты скажешь «да», я его разобью и спрошу по-другому. Помнишь?
— Ты права, — отвечаю я. Действительно, был такой нюанс. — Мой ответ — нет.
— Ученица?
— Нет. Это пятый вопрос. У тебя есть еще пятнадцать. Дарси говорит, что считает.
— Она вела уроки у нас обеих?
— Нет, — говорю я, держа загнутыми шесть пальцев под одеялом. Дарси всегда любила «ошибаться» в счете.
— Только у тебя?
— Нет.
— У меня?
— Нет.
— Школьный консультант?
— Нет.
— Директриса?
— Нет. Уже десять.
— Это ведь не преподаватель?
— Да.
— Уборщица?
— Нет.
— Дежурная по этажу?
— Нет. — Я улыбаюсь, вспомнив о том, как дежурная застукала мою подругу, когда та собиралась удрать с уроков и перекусить где-нибудь с Блэйном. Дарси по пути в кабинет директрисы посоветовала ей поискать себе занятие получше. «Чем ты занимаешься, женщина? По-моему, в твоем возрасте уже давно заканчивают школу». Этот комментарий стоил ей отдельного выговора.
— О!.. Кажется, я знаю. — Вдруг она начинает хихикать. — Это раздатчица в столовой?
Я смеюсь:
— Ага.
— Джун!
— В яблочко. Ты угадала.
Джун была любимицей старшеклассников. Под восемьдесят, ростом метр тридцать, вся в морщинах от многолетнего неумеренного курения, она прославилась тем, что однажды уронила накладной ноготь в лазанью Томми Бакстеру. Томми важно прошагал в голову очереди и вернул вышеупомянутый предмет по назначению. «Кажется, это твое?» Джун засмеялась, стерла соус и приклеила ноготь обратно. Все развеселились, принялись хлопать в ладоши и петь: «Браво, Джун!» И этого хватило для того, чтобы заслужить любовь учеников. Возможно, однажды кто-то просто бросил вскользь, что подыгрывать старушке — весело. Может быть, это даже была Дарси. Она любила такие штучки.
Дарси смеется:
— Старая добрая Джун. Наверное, она уже умерла.
— Я уверена, что она все еще на месте. Спрашивает своим скрипучим голосом, кто хочет макароны с мясным соусом.
Когда наконец Дарси перестает смеяться, то говорит: