— Уф!.. Спать совсем расхотелось.
— Да, точно, — говорю я, и меня внезапно охватывает нежность.
— Мы ведь здорово веселились, когда были маленькие, а?
— Ага.
Дарси снова хохочет.
— Что? — спрашиваю я.
— Помнишь, как мы однажды ночевали у Аннелизы и перевешали всех кукол ее сестры?
Чуть не лопаюсь от смеха, вспоминая Барби, болтающихся на нитках в дверном проеме. Аннелизина сестренка закатила истерику, а ее родители немедленно отправились к нашим, чтобы сообща придумать подходящее наказание. В результате нам запретили встречаться неделю — большой срок для лета.
— Сейчас, когда об этом подумаешь, все это кажется таким глупым, — говорю я.
— Да. А вспомни, Аннелиза всем твердила, что это не она придумала.
— Точно. Она никогда ничего не могла придумать.
— Все самые классные задумки были наши. Она была настоящей подражулей.
— Да, — говорю я.
Замолкаю и вспоминаю детство. Помню тот день, когда мы пошли в магазин со своими грошовыми сбережениями (дело было в шестом классе), чтобы купить «кулон для лучшего друга» — сердечко, которое можно было разломить пополам. Каждая половинка висела на позолочен-ной цепочке. Дарси достался кусочек с буквами «луч др», а мне — «ший уг». Конечно, мы обе беспокоились, что подумает Аннелиза, и потому хранили эту вещицу в тайне, а ночью клали под подушку. Помню тот трепет, который ощущала, когда прятала свою половинку под одежду, прямо к телу. Я была лучшей подругой. В этом была какая-то надежность, ощущение взаимности и сходства.
Мой кулон все еще лежит в шкатулке с украшениями, позолота потемнела от времени. А теперь его красота потускнела еще и оттого, что нечто ушло невозвратно. Мне вдруг становится невероятно тоскливо, когда я вспоминаю тех двух маленьких девочек и думаю о том, что происходит между ними сейчас. И о том, что никогда не вернется, независимо от Декса.
— Давай поболтаем, — нежно говорит Дарси. Ни следа от той нахальной, самоуверенной девицы, на которую я так обижалась и которую так не любила. — Пожалуйста, не засыпай. У нас никогда больше не будет такой возможности. Я скучаю по нашим разговорам.
— Я тоже, — искренне говорю я.
Спрашиваю, помнит ли она тот день, когда мы купили кулоны.
— Да. Но расскажи поподробнее, — ласково просит она.
Дарси любит, когда я вспоминаю детство, и хвалит мою отличную память. Излагаю ей самую полную, насколько это возможно, версию. Закончив, шепчу:
— Ты спишь?
Тишина.
Слушая, как Дарси дышит в темноте рядом со мной, я удивляюсь: как могло это произойти? Как мы могли влюбиться в одного человека? Как я могла решиться сорвать помолвку моей лучшей подруги? И, уже засыпая, думаю о том, что еще можно сделать шаг назад и все исправить. Дать маленьким девочкам последний шанс.
Глава 17
На следующее утро я просыпаюсь оттого, что Дарси роется в моей аптечке. Слышу ее возню и пытаюсь восстановить в памяти свой сон, череду не связанных между собой эпизодов, в которых участвовали хорошо знакомые мне люди — родители, Дарси, Декс, Маркус, даже Лэс. Сюжет размыт, но припоминаю, что сквозной мотив — это бегство и попытка спрятаться. Мне раз десять почти удавалось поцеловать Декса, но что-то мешало. Даже во сне не получаешь то, что хочешь! Дарси, счастливая, выходит из ванной.
— У меня совсем не болит голова, — возвещает она. — Хоть я вчера и перебрала малость. Надеюсь, ты тоже в порядке.
— Со мной все хорошо, — отвечаю я.
— Неплохо для утра после девичника! Куда хочешь пойти сегодня? Мы можем побыть вместе? Просто побездельничаем. Как в старые времена.
— Ладно, — говорю я, но мне отчего-то неохота.
— Отлично! — Она идет на кухню и начинает там копаться. — У тебя есть хлопья?
— Нет, все закончились. Можно пойти куда-нибудь перекусить.
Она отказывается, говорит, что хочет поесть хлопьев прямо здесь, дома, — это будет совсем как в детстве, никакого утреннего Нью-Йорка. Открывает холодильник и изучает его содержимое.
— Господи, да у тебя ничего нет. Я сейчас сбегаю за кофе и чем-нибудь съестным.
— Будем пить кофе? — спрашиваю я.
— Почему нет?
— Я думала, ты хочешь полного соответствия. Мы ведь не пили кофе, когда учились в школе.
Она задумывается и пропускает мимо ушей мой сарказм.
— Сделаем исключение.
— Хочешь, пойдем вместе?
— Нет. Сейчас вернусь.
Когда она уходит, я проверяю сообщения. Декс при-слал два — одно прошлой ночью, другое этим утром. В первом говорит, что скучает. Во втором спрашивает, можно ли ему будет приехать сегодня вечером. Перезваниваю и сама удивляюсь, как мне становится легко, когда я слышу, что абонент недоступен. Я оставляю ему сообщение и говорю, что Дарси у меня и собирается погостить, поэтому вечером может и не получиться. Потом сажусь на кушетку, думаю о прошлом вечере и о Дарси. Смогу ли я жить в ладах с самой собой, если получу то, что мне хочется, за ее счет? И каково мне будет остаться без нее? Продолжаю об этом размышлять, когда она возвращается. Дарси нагружена битком набитыми пластиковыми пакетами. Беру у нее кофе, а она драматическим жестом бросает сумки на пол и показывает мне следы от ручек у себя на запястьях. Всячески выражаю ей свое сочувствие, пока она не начинает улыбаться.
— Я купила потрясающую вкуснятину. Фруктовые колечки. Шипучку. Грейпфрутовый сок. И мороженое с шоколадным печеньем.
— Мороженое на завтрак?
— Нет. На потом.
— Ты не боишься поправиться перед свадьбой?
Она машет рукой:
— Плевать. Нет.
— Почему? — спрашиваю я, зная, что сейчас она наестся, а потом будет ругать меня за то, что я ее не остановила.
— Просто потому что! Не порть мне праздник! Давай есть колечки.
Она убегает на кухню в поисках стаканов, ложек, салфеток. Кладет все это на кофейный столик. Просто брызжет энергией и весельем.
— Может быть, лучше перейдем туда? — спрашиваю и, указывая на обеденный стол.
— Нет. Я хочу, чтобы все было как у меня дома, когда мы оставались ночевать. Всегда ели, сидя перед телевизором. Помнишь? — Она вытаскивает телевизионный пульт и переключает с канала на канал, пока не находит MTV. Насыпает себе хлопьев, удостоверясь, что у нас в тарелках поровну. Мне не хочется фруктовых колечек, но понятно, что выбора нет. Хотя и есть нечто трогательное в том, что она пытается воссоздать атмосферу нашего детства, меня раздражает ее командирский тон. Итон назвал это тиранством. Может быть, так оно и есть. А я добровольно участвую в ее затеях и позволяю себя в них втягивать.
— Скажи, когда хватит, — говорит она, наливая мне молока. Ненавижу цельное молоко.
— Хватит, — говорю я почти сразу же. Она останавливается и смотрит на меня:
— Серьезно? Они же почти сухие.
— Вижу, — отвечаю я, успокаивая ее. — Но это именно то, что мне нравилось в детстве.
— Здорово, — говорит Дарси, наполняя свою тарелку. До краев.
Я начинаю есть, а она помешивает ложкой, ожидая, пока молоко порозовеет. Начинается клип «Спасибо». Конечно, я вспоминаю о Дексе.
— Эта песня... — говорит Дарси, продолжая мешать. — Помнишь, когда она поет, что наконец вернулась домой, уставшая, и «ты протягиваешь мне полотенце»?
— Да.
— Эта песня напоминает мне нас с тобой.
— Нас? — Я смотрю на нее. — А я всегда думала, что это довольно-таки романтическая песня.
Она закатывает глаза.
— Не беспокойся! — Делает глоток и продолжает с набитым ртом: — Я же не лесбо. Просто хочу сказать, что ты всегда рядом со мной, когда мне нужна помощь.
Мы дослушиваем песню до конца, Дарси с хрустом жует хлопья. Доев все, она подносит тарелку к губам и выпивает оставшееся молоко.
— Я не слишком чавкаю? — спрашивает она, глядя на меня.
Качаю головой:
— Все нормально.
— Декс всегда зовет меня хрюшей, когда я ем хлопья.
Мне становится не по себе — еще одна интимная деталь их взаимоотношений (которых, как мне хочется верить, не существует). С нарастающей горечью осознаю, что у Декса нет для меня никакого шутливого прозвища. Возможно, я просто его не заслужила, ведь я всегда прилично себя веду. Дарси же ничего не стесняется. Неудивительно, что трудно ее бросить. Она из тех женщин, которые притягивают к себе, привлекают внимание. Она раздражает и одновременно непреодолимо влечет.