Жемчужное ожерелье увеличивается. Вот оно уже скручивается петлями на моих коленях. Не знаю, станет ли это ожерелье подарком.
Нитка заканчивается. Я беру ее начало, соединяю с концом и завязываю в крепкий узел. Теперь эти жемчужины никогда не ударят звонким градом по каменному полу. Хотя – кто знает? Их соединяет всего только навощенная нитка…
В шкатулке остались еще жемчужины. Я зачерпываю их, пересыпаю с ладони на ладонь. Но – просверленные—они молчаливы и тусклы, каждая словно с пятном тайного греха, лишена чистоты и внутреннего покоя.
Ссыпаю жемчужины назад, в шкатулку, туда же кладу только что снизанное ожерелье и закрываю тяжелую крышку. Теперь шкатулка на столике. Как маленький гроб. Отворачиваюсь от окна. Снова крики этих. Они подъезжают к самым кустам шиповника, что-то кричат. Да, действительно, зовут с собой. Интересно, что было бы, если б я однажды вышла к ним. Возможно, они просто отъехали бы от меня, молчаливые и растерянные.
Но я никогда не выйду к этим. Непристойно.
Сегодня не будет крестин. Не будет белого платья с высоким кружевным воротом. Жемчужины останутся похороненными в шкатулке.
Крики стихли. Слышно только, как в вечернем сумраке с ветвей падают крупные капли. Словно ходят на звонких каблучках маленькие человечки.
В такие минуты мне кажется, что мой настоящий день рождения еще не настал.
Но я и не знаю, стоит ли мне рождаться.
ЖЕНИХ ПАННЫ ДАНУСИ
Страшный рассказ
За месяцем месяц идет,
Вот всадник стоит у ворот
Осенней порою ночной:
«Ты помнишь ли, дева мила,
Как прежде меня любила?
Садись на коня со мной!» —
«Мой милый, всегда с тобой!".
Фарфоровые пастух и пастушка прошлись в танце под нежную мелодийку "Ах, мой милый Августин!", и белоснежные фарфоровые же голубки над ними нежно соприкоснулись розовыми клювиками. Часы пробили девять вечера.
Панна Дануся, очаровательная выпускница Мариинской женской гимназии города М*, забросила в сочный ротик очередную порцию изюма. Ах, как скучно... Папуля и мамуля ушли в гости, на дворе сеется мелкий октябрьский дождь, занудливый, как учитель латыни, и нет способа развеяться бедной барышне, ведь приличная обрученная девица не должна бродить в сумерках по местечку в поисках приключений... Одно утешает — завтра Дануся будет петь в хоре Попечительства сторонников трезвости, а после — танцы! Благотворительный базар, и элегантный Генусь из акцизного банка подносит вазочку с конфетами...
Под влиянием сладких грез панна Дануся бросила в ротик еще пригоршню изюма и завертелась на обшитом синим, в розовые цветы бархатом диване, от чего тот жалобно вскрикнул всеми пружинами. «Дануся, Вы настоящая рубенсовская женщина», — говорил преподаватель гимнастики Мариинской женской гимназии господин Самич, когда гимназистка Данута Топтевич никак не попадала в такт с одноклассницами в деле доставания ладонями носков туфелек...
Нет, немногого добились женщины на пути эмансипации! Только что во время французской революции добились права носить трусики...
Прогрессивные раздумья панны Дануси прервал стук в окно.
— Дануся! Открой! Это я, Габрусь!
Красавица подлетела к окну под скрипучий вздох облегчения освобожденного дивана. Действительно — за мокрым стеклом белело вытянутое лицо Данусиного суженого Габруся. Лицо это почему-то всегда напоминало Данусе рабочую поверхность пресс-папье, хотя какая тут могла бы быть ассоциация — разве пресс-папье имеет круглые очки с позолоченными дужками и красные прыщи?
Однако — почему такой неожиданный визит?
— Ты же должен быть на инспекции железной дороги, — прокричала Дануся.
— Я приехал к тебе, моей дорогой невесте, — немного глуховато, но вполне разборчиво произнес Габрусь. — Выходи скорей, покатаешься на моем автомобиле...
Автомобиль! Белое вытянутое лицо Габруся вдруг показалось Данусе очень симпатичным и интеллигентным. Автомобилей в городе М* было пять — жители знали каждый и каждого из их владельцев. Проехаться в шикарном воплощении прогресса — заветная мечта местечковой барышни... Дануся бегом бросилась открывать двери дорогому гостю, на ходу выдергивая из буйных локонов папильотки.
Габрусь был в своей строгой форме чиновника железнодорожной управы. Поверх фуражки он натянул капюшон, так что из всего лица были видны только блестящие очки.