– Куда с добром, – посмеивается Кассандра. – Хомут твоей тёще на шее, а не деньги. А содержать жильё не хило будет? Придёт время – пищать будем и рады задарма отбояриться – да никто не возьмёт. К тому идём.
Завязывается азартный спор, куда лучше вкладываться на чёрный день. Из опаловых клубов дыма доносятся азартные выкрики:
– Слитки золотые!
– Акции!
– А я говорю: валюта!
– Недвижимость – самое надёжное!
– Слитки, говорю!
Ни дать ни взять, в курилке райбольницы сошлись шейхи Саудовской Аравии. Охрипнув и устав, приходят к выводу: надёжнее золота пока ничего нету. Прикупать потихоньку и зарывать в огороде (подальше от вредных тёщиных глаз). Это ничего, что они, мужики, в глаза слитки не видали, дай Бог от получки до получки…
А ехидна Федоскин снова подзуживает:
– Не прокатит с золотом, мужики. Нагрянут в кожанах, с наганычами: гони золото.
– О, ё!.. Интересно девки пляшут, – слушатель вовремя спохватывается, прихлопывает рот ладошкой и опасливо выглядывает в сторону сестринского поста. В больнице запрещено материться под страхом немедленной выписки. – Откуда они про золото узнают?
– От верблюда. У банковских барышень всё в компьютере заложено. Бумажку сунут под нос – не отбрешешься: распечатка с паспортной мордой твоей, иэнэн твой, подпись твоя. Отдашь, небось, под дулом-то.
– А я скажу: потратил! – горячится «владелец» золотых слитков. – Вот хоть режь меня!
– Это ты тем, в кожанах, объясняй. Защекочут до полусмерти: не то, что золото – душу выложишь. А нет – уконтрапупят без лишних разговоров. Проходили. История развивается по спирали.
В дверь просовывает голову санитарка:
– Кому клизма с ромашкой назначена? Живо в уборную.
Знаток мировой истории Кассандра спрыгивает с койки, на ходу суетливо поддёргивая штанишки.
Нехватка пресной воды и хлеба – тоже любимый конёк Кассандры. Он с него часами готов не слезать, в подробностях живописуя ужасы голода и жажды в масштабах всего человечества. Какой-нибудь мужик пригорюнится:
– Сколь держали скотины… Никогда подворье не пустовало. Нынче тишина, как на погосте. Жена насмотрелась телевизора: «Я не посудомойка, не скотница. Я женщина! (Мужик очень смешно и похоже передразнил-пропищал). В шиисят жизнь только начинается!»
На пенсию вышла – всю живность под нож пустила: «Буду жить для себя. Я этого достойна!» Огород бурьяном зарос – это ничего, зато над домом тарелка, сто каналов. Почувствуйте разницу! С утра не мотыгу, не грабель – ухватит пульт и давай жарить – только диван под её пудами скрипит. До четырёх утра жарит, до «Поместья сурикат». Сериал такой, вроде бразильского – только там не люди, а суслики. У каждого суслика своё человечье имя. Как, интересуюсь, сурикаты твои поживают? Злится.
Больничная еда скудная. Всем несут из дома передачи: банки с борщом, подёрнутым оранжевой плёнкой жира, термосы с котлетками, гуляшами, свёртки с жареными курочками. А Кассандра гоняет пустой чаёк с хлебом, да буфетчица, жалея, иногда даст оставшихся с обеда котлет – тоже из хлеба.
В женской палате через стенку, слышно, вечерами каждый раз организуют общий стол: звяканье посуды, заливистый хохот, веселье. Мужики по природе собственники: сядут друг к дружке спиной, прижимисто сгорбятся, как хомяки, и потихоньку стучат ложками, черпают из судков каждый своё. Дружба дружбой, а кормёжка врозь.
Выше этажом лежит односельчанин Кассандры, он рассказывал про его семейную драму. Поехал Федоскин с женой и вдовым свояком на мотоцикле за травой. Наткнулись на рыжики – косой коси. Жена велела Федоскину по-быстрому сгонять в деревню за тарой.
Он набил коляску туесами, вёдрами, даже полиэтиленовую плёнку прихватил. Приехал – никого нету, под кустом корзинки, впопыхах брошенные, валяются. Бросился кричать, искать – нету.
А недавно (в газете писали) в районе обнаружилась медведица с хромым медвежонком – видно, подстрелили браконьеры. Были случаи нападения на людей. Граждан призывали быть осторожными и проявлять бдительность.
Участковый и два сотрудника МЧС приехали быстро и почти сразу обнаружили парочку в сухой, засыпанной скользкими еловыми иглами ямке – занимающуюся сексом так самозабвенно, что и голову, и стыд, и счёт времени потеряла. Так что свидетелей позора было много.
Ну, что. Федоскин развёлся, живёт бобылём. А жена, бессовестная, выскочила замуж за свояка, метёт юбкой соседнюю улицу.
– Сорочье, вредное племя, – жалеют в палате Федоскина.
Кассандру готовят к завтрашней выписке. На его место кладут мужичка с отрезанными ступнями – по пьяному делу отрезало электричкой. Пока страдалец лежит в коридоре на койке на высоких подушках: тихий, торжественный, благостный. Про него говорят: до сих пор не может поверить в свалившееся нежданно-негаданно счастье.