Он никогда не знал, чего от неё можно ждать! Она могла проявлять разумную осторожность и могла быть безрассудно отважной. Чего только стоил выбор пробуждения духа… Не каждый сильный мужчина решится погрузить руки в огонь! Но она решилась. И огонь не опалил её.
Она стояла там… вся просвеченная священным пламенем насквозь, сияющая, гордо выпрямившаяся… Но Верен знал, что ей больно, хотя со стороны всё выглядело так красиво… и тогда ему захотелось взять её боль себе… Если бы это было возможно. Такая юная и такая сильная. Сильная духом. Пусть даже её зверь слаб и человеческое тело — тоже. Но сила души, которую он ощутил в ней в первый же вечер знакомства, покоряла.
Она была доброй, светлой и, казалось бы, мягкой, беззащитной. Однако… даже Грон быстро понял, что ему не удастся запугать её, она не станет дрожать перед ним, как можно было ожидать от обычной человеческой девушки, тем более — только что узнавшей про то, что оборотни существуют, да ещё и оказавшейся в их мире и в их власти.
В ней было внутреннее достоинство, сочетавшееся с уважением к окружающим, — ко всем. Наверное, одно напрямую связано с другим, и тот, кто уважает себя, уважает и окружающих. Верен впервые подумал об этом, наблюдая за необычной девушкой, непохожей на всех, кого он знал прежде.
Он привык к тому, что уважение надо заслужить, его надо добиться, отвоевать, взять с боем! А Полина так легко, так просто и щедро дарила его всем, кого встречала, за всеми признавала право на уважение, выдавая его авансом, не волнуясь о том, что долг могут и не вернуть.
Она не делила людей и оборотней на сильных и слабых, полезных и бесполезных. И грубый князь или лживая княгиня в её глазах стоили меньше, чем простая служанка, даже и не очень умелая, но добрая и порядочная. Она принимала их и хотела узнать, понять… она сочувствовала, сопереживала, была искренней и… невероятно тёплой.
Верену показалось вдруг, что последние годы он жил, как во сне. Плыл по течению, не желая ничего менять, наверное потому, что не верил в благие перемены. Они в его представлении могли принести лишь худшее. А главное — казалось, что за лучшее нет смысла бороться. Для чего?
Его жизнь начала разрушаться после гибели отца. Горе матери, затмившее его собственное горе… Она страдала тихо, плакала тайком, но… Наверное, уже тогда Верен ощущал больше других, а уж мать и вовсе чувствовал так, будто она сама и её горе жили прямо у него внутри — в сердце, в душе.
Он был оглушён глубиной и невосполнимостью её потери, хотя она так старалась скрыть от него своё страдание, поддержать его, от этого почему-то было ещё больнее… Его собственная тоска по отцу терялась в этом бурном потоке, что ярился внутри хрупкой человеческой женщины — его матери. Верен ощущал, как этот поток разрушает её. И ничего не мог сделать.
Отношение окружающих, то, что его отца считают предателем, а кое-кто и к нему самому относится не лучше — всё это так мало значило для него. Но он привык закрываться внутри, уходить от всех: при любой возможности — телом, и всегда — сердцем.
Однако мать хотела, чтобы его приняли, чтобы он "заслужил уважение", своё место в клане, среди других оборотней. Она переживала за него, считала, что только среди своих он будет в безопасности, что нужно добиться, чтобы они приняли его, чтобы он стал частью той общности, которая оставалась для неё малопонятной, но при этом — воплощённой силой, домом, убежищем. Для оборотней, не для людей. Даже после смерти мужа она продолжала так думать, виня себя. Ведь Вереней вступился за людей… И, может быть, то, что его жена — обычный человек, сыграло в этом немалую роль.
Для неё был только один дом и одно убежище — её муж. Его не стало, и она всеми силами души хотела, чтобы у сына всё сложилось. Ради неё он и старался. Изо всех сил. А потом… она ушла. Бурный поток сдерживаемого горя подточил её силы изнутри, размыл всё, что связывало светлую душу с бренным телом. И душа ускользнула туда, где, конечно же, встретила свою любовь и обрела покой.
И на Верена тогда тоже снизошёл покой — странный, неправильный. Жизнь будто текла мимо него, рядом с ним и даже через него, но он не участвовал в ней, а лишь продолжал механически делать то, что нужно делать, а скорее — просто то, к чему привык.
Что же касается его странных способностей, то сначала он игнорировал и скрывал их, потому что они могли вынудить его оставить клан. А для матери это было бы слишком большим потрясением. Прижилась бы она на новом месте? Вряд ли. Это крепкие растения хорошо приживаются после пересадки, а слабые обычно погибают.
А потом… потом он и подавно не хотел ничего менять. Он уже всё потерял, лишился самых близких людей, а других — настолько же или хотя бы вполовину близких — не нажил.