Несколько секунд было очень тихо, потом Ярон проговорил уже другим, твёрдым голосом:
— Я был отравлен ядом мрака. Значит, мне не дали противоядие. Сколько я был без сознания?
— Два дня и три ночи.
— Сильное отравление, — констатировал Ярон.
— Да уж, не из лёгких, — вздохнула Муфра.
— Благодарю тебя, Говорящая с духами, — медленно произнёс Ярон, не открывая глаз.
Так легче было думать — кружащийся мир не отвлекал. А подумать было о чём.
Он точно знал, что тщательно обработал рану. Да, это была не царапина, а довольно глубокая рана, и яда в неё попало предостаточно, но именно поэтому он сделал всё на совесть, сквозь зубы шипя от боли. Такое не забудешь.
Значит, ему дали простую воду вместо противоядия. Оно не имело ни цвета, ни запаха, отличить воду, настоянную на лунных лилиях, от простой воды может только тот, у кого высокая магическая чувствительность. Те же, у кого сильна боевая магия, повышенной чувствительностью обычно не отличаются, так что вполне понятно, что разницы он не заметил.
Противоядие готовила Тамила. Но принесла его Райяна.
Тамила… Подозревать её — нелогично. Она изгнана собственным кланом и всегда старалась заслужить доверие князя. Отец ей доверял. Она сделала для клана и для княжества много полезного. Даже само это противоядие — её открытие. И прежде пытались получить настой или вытяжку из лунных лилий, чтобы противоядие можно было хранить хотя бы до следующей полной Луны, но удалось это только Тамиле.
Зачем ей так рисковать? Если её изгонит второй клан, больше никто не даст ей приют, несмотря на все таланты, на редкую красоту и способности. Да, безупречно красивая, безупречно исполнительная — если берётся за какое-то дело, то выполняет его быстро и идеально. Отличный организатор, умелый маг.
Мотив может быть только один — она сама пожелала занять место на княжеском троне. Вернее — может быть два мотива, но второй — что она влюблена в него и пыталась устранить соперницу, Ярон не мог принять всерьёз. Почему-то любовь не вязалась с Тамилой.
Прозрачные глаза, будто из светлого озёрного хрусталя, но это замёрзшее озеро. Многие ухаживали за ней, она же всех отвергала, умудряясь сделать это так, чтобы не нажить врагов, лишь Грон вроде бы стал исключением, хотя трудно сказать, чем закончатся его ухаживания. Безупречная. Отвергнутые ухажёры смиренно признавали своё поражение. А может быть… их сердца тоже не пылали настолько жарко, насколько может воспламенить настоящее чувство? Может быть, это было лишь восхищение безупречностью? Но слишком холодной была эта безупречность.
Она чем-то похожа на Леяну, — внезапно подумал Ярон. Этой идеальной красотой и ещё более идеальным поведением — всегда. Но что кроется за идеалом? Чутьё всегда подсказывало, что это лишь прекрасный занавес, укрывающий… что?!
Могла ли Тамила пойти на такое? Пусть она не любила его, но её самолюбие могло пострадать от того, что он с такой лёгкостью расстался с ней, когда пришло время встречать наречённую — по долгу. Могла ли…
Сердце молчало, отзываясь холодком. За Тамилу вступался лишь рассудок. Это слишком рискованно, — говорил он. Поставить на карту своё положение, завоёванное многими годами, а если её поступок откроется, — потерять всё? Могла ли она решится на такое? Что если она устала ждать? Что если решила: кредит доверия высок и покроет всё? Райяна сбежала. А Тамила осталась.
Тамила готовила противоядие. Но принесла его Райяна.
Райяна… Вспоминался её пронзительный синий взгляд, порывистые движения, глуховатый голос, запах… чуть горьковатый, полынный… Райяна… Он не мог поверить, что это она. Сердце защемило так, что перехватило дыхание. Райяна…
Он знал, что молодая волчица неравнодушна к нему. Конечно, знал. Наверное, все знали. Потому что она вся была — открытая, прямая, искренняя. Всегда говорившая правду в глаза. Когда он согласился использовать амулет с кровью мрака, то больше всего его угнетало, что надо скрывать это от Райяны. Да, от всех остальных — тоже. Но это было легче. А почему от неё — так трудно?!
Когда сбежала Фаина, Ярон пять лет не видел женщин вокруг. Они были для него кем угодно, но не женщинами. Теми, кто помогал ему, теми, кого он должен защищать, они не имели пола, разделяясь только на более сильных и слабых, он не видел их красоты, не замечал обаяния. А спустя пять лет…
Однажды он взглянул на юную Райяну, когда она стояла на берегу реки, смотрела на закат, запрокинув голову. Ветер бросал тёмные пряди волос ей на лицо, а она даже не отводила их, казалось, что она пьёт этот ветер и всем существом впитывает напоённый вечерней свежестью воздух, красоту заката, свободу… Она была воплощением свободы и порыва — к чему? К ещё большей свободе? Или к чему-то, ради чего можно пожертвовать даже свободой?