— Я тут завтракал и не прибрался. — Перехватив неодобрительный взгляд Джона, Петр поставил сковородку в мойку. — Так что? — вопросительно кивнул он на бутылку.
— Извините, я не пью водку, — почему-то очень расстроившись, произнес американец.
— Пиво?
Джон промолчал.
— Виски? — ударил себя по лбу Петр. — Подождите, я мигом вниз сбегаю.
— Не беспокойтесь, мне надо спешить.
— Знаете, я пока здесь не хозяин. — Оправдываясь, Петр развел руками. — В моем доме есть все.
— Еще раз спасибо, не хочу вас затруднять. — Джон молча стоял посреди кухни не в силах поверить в случившееся. Он честно рассказал Мари о своем прошлом. Неужели она могла скрыть от него, что выходит замуж?
Неловкое молчание прервал длинный звонок в дверь.
— Я сейчас. — Оставив ошарашенного Джона, Петр пошел открывать дверь.
Звонкий голос Оксаны вернул американца к действительности.
— Джон, миленький, ты приехал!
— Да, — невесело отозвался Джон.
— А тетя хотела тебе что-то передать.
— Что? — встрепенулся он.
— Знаешь, — вспомнила Оксана, — сначала она сказала: «Если будет звонить Джон, передай ему… — А потом подумала и добавила: Не надо ничего передавать, я ему объясню все сама».
— Разумно! — печально согласился Джон и коротко произнес: — Ну, я пошел.
— Как пошел! Куда? — удивилась Оксана.
— Я прилетел на один день. Понимаешь, был в Чикаго по одному очень неприятному делу и решил: если оно окончится благополучно, то… что для меня тысяча миль!
— Да, я сегодня узнала, Рой сообщил мне, что у тебя были неприятности и ты уезжал из Брэнсона.
— Я находился под следствием, — махнул рукой Джон.
Оксана округлила глаза.
— От тюрьмы и от сумы… — присвистнул Петр.
— Простите, не понял? — Джон вопросительно посмотрел на желтый галстук друга Маши.
— Это я так, у нас есть поговорка, что человек никогда не должен зарекаться ни от нищеты, ни от тюрьмы.
— Да-да, правильная поговорка. К счастью, мой адвокат выиграл процесс.
— А за что тебя? — Глаза девушки продолжали оставаться огромными, как шары.
— Неудачная операция. Родственники больного подали в суд.
— Ты был не виноват? — без всякого сомнения в голосе сочувственно произнесла Оксана.
— Больной умер, — не отвечая на ее вопрос, Джон стал прощаться. — К сожалению, мне надо спешить.
— Как обидно, что ты не застал тетю. — Провожая его до лифта, Маша продолжала говорить, что она готова показать Джону Москву, сводить на Арбат, в Третьяковку.
— У меня вечером обратный рейс. — Он потрепал девушку по щеке и хлопнул дверью лифта.
12
«Как это бывает, — размышлял Джон, возвращаясь в Брэнсон самолетом компании Америкэн Аирлайнес маршрутом Чикаго — Сент-Луис — Спринфилд, — всю жизнь ждешь и любишь одну, а к тебе тянутся другие. Чтобы не обидеть, ты стараешься деликатно отделаться от них, в результате наживаешь себе кучу неприятностей».
Да, он несколько раз подвозил дочь этой пациентки. Зрелая девушка в теле, с длинными распущенными волосами была по-настоящему красива и очень похожа на Риту Хейурот. Джон поведал ей об этой секс-бомбе, потому что ее поколение не помнило знаменитую актрису.
Рожденная под именем Маргарита Канзен Канзино в семье испанского танцора, будущая звезда стала танцевать в ночных клубах в двенадцать лет. А в семнадцать дебютировала в кино. Сразу после войны, когда Джон был еще мальчишкой, она сыграла в фильме «Гильдия» Чарльза Видора. Фильм стал культовым, а темно-рыжая актриса с пышными формами провозглашена эротической королевой, богиней любви. Ее фотографии с обложки журнала «Лайф» украшали стены американских казарм, а также атомную бомбу, взорванную на атолле Бикини. Именно в связи с Хейурот появился термин «секс-бомба».
По удивительному стечению обстоятельств дочь пациентки Джона звали тоже Рита. Никогда в жизни не слышавшая эту историю, опрометчиво рассказанную ей Джоном, девушка кокетливо прищурилась. Она восприняла рассказ как призыв к действию и по дороге в машине прижалась к его плечу. Шоссе в тот вечер оказалось скользким после ливня, а Джон, вымотанный дежурством, боялся пошевелиться. Сто миль в час — нешуточная скорость. Вдруг ее рука привычно скользнула к ширинке на его брюках.
Агрессия молодых современных женщин, навязанная, как образ жизни, в литературе и с экранов, не возбуждала Джона, а напротив, подавляла. Он считал, что инициатива должна исходить все же от мужчин.