Каждое утро после завтрака Лаура водила Паоло к Умберто. Оставаясь по возможности на заднем плане, она незаметно поощряла сына к беседе, провоцировала на вопросы. Умберто отвечал мальчику тем, что рассказывал целые истории, испытывая к внуку явную, хотя и искусно скрываемую симпатию. Паоло также постепенно начинал привыкать к дедушке и уже не вздрагивал при виде его. С ее позиции — стороннего наблюдателя и судьи — чувства Умберто определить было нелегко.
Он, кажется, начинал любить Паоло, видя в нем частицу своего «я», которая останется после него возможно, даже видел в Паоло замену сыну, которого прогнал с глаз долой. Как бы там ни было, и визиты действовали на него лучше всякого лекарства. Во вторник утром больной оправился настолько, что провел, болтая с ними, целый час на балконе, прилегавшем к его комнате.
Всякий раз после полудня, уложив Паоло отдыхать, Лаура прогуливалась по дорожкам парка, делая карандашные наброски, надеясь потом выполнить их пастелью в Чикаго. Занимаясь этим, она обнаружила, что постоянно выбирает конюшню в качестве объекта для зарисовок, и рискнула взглянуть на наброски, которые сделала в Чикаго с портрета дворянина эпохи Ренессанса. «Он принадлежит этому месту — вилле Волья… так же, как и я», — подумала она, ничем не подкрепляя своего вывода. С момента прибытия в Италию Лауре казалось, что вся ее жизнь в Чикаго утратила всякое значение — словно она явилась сюда из другого времени и измерения.
С приближением страды — уборки винограда она редко видела Стефано. Занятый работой от восхода до заката, он не появлялся за обеденный столом. Вскоре после отъезда Энцо его пример последовали Кристина и София. Пробормотав что то по поводу неотложных дел, связанных с общественными обязанностями, первая вернулась с Бемнардо в Турин, чтобы провести там с мужем несколько дней до начала сбора винограда. София, целиком поглощенная собственной персоной, отправилась на Ривьеру, наспех простившись с отцом и пожелав ему скорейшего выздоровления.
Оставаясь нейтральной по отношению к Софии, Лаура была рада отсутствию Кристины и Стефано. Младшая сестра Энцо всячески демонстрировала свое недовольство их приездом. А к Стефано Лаура, правда, испытывала некоторое сочувствие, но его пытливые, пристальные, если не похотливые, взгляды вызывали у нее большое беспокойство.
Пока тянулись эти томные, пленительные осенние дни, она смогла лучше узнать Анну. Время от времени они наведывались на кухню к Маргарите, чтобы поучаствовать в приготовлении некоторых блюд — род деятельности, который решительно осуждали ее собственные дочери. Однажды они вместе съездили в Альбу, в музей, располагавший богатым собранием античных древностей. К ее удивлению, Эмилия также сделала попытку приручить ее. Пригласив Лауру на чашку кофе к себе в комнату, правительница семьи Росси ненавязчиво убеждала ее продлить их визит.
По мере того как приближалось время возвращения Энцо, она все больше думала о нем и о той глубокой душевной гармонии, которая установилась между ними в тот памятный воскресный день. Размышляла и о темной стороне его натуры, которую она ощущала в нем, хотя и считала несвойственной ни Энцо, ни… дворянину со старинного портрета — в ее представлении они почему-то были неразрывно связаны.
Размышляя обо всем этом вечером во вторник, Лаура вышла в сад с ножницами и ведерком, чтобы нарезать цветов, не подозревая, что наступает один из ее приступов. Внезапно она пошатнулась. Все вокруг — зелень, цветы, деревья — поплыло перед глазами и рассыпалось на тысячи сверкающих фрагментов.
Как и во время ее второго видения в Институте искусств, обитатели другой эпохи, витавшие в воздухе вокруг Лауры, различались смутно. Она скорее почувствовала, чем увидела мужчину в бархатном камзоле, прошептавшего ей в ухо:
— Выходи за меня замуж, Рафаэлла!
Голос казался таким же, как у Энцо. И, однако, это не был его голос. Он назвал ее имя, хотя она могла бы поклясться на Библии, что никогда не слышала его прежде. Оно исчезло из памяти, когда Анна дотронулась до руки Лауры.
— С тобой все в порядке? — спросила свекровь с тревогой. — Я только что спустилась с террасы и вдруг заметила, как ты пошатнулась и уронила ножницы. Я даже испугалась, что ты упадешь и ушибешься.
— Со мной все в порядке. Правда! — стараясь вернуть самообладание, Лаура повернулась к Анне с измученной улыбкой. — Легкая слабость… от жары, — ответила она. — И от голода. Когда Эмилия упомянула, что завтра начнется сбор винограда, я так разволновалась, что не могла есть. Никто из нас, ни Паоло, ни я, никогда не участвовал ни в чем подобном…