Вячеслав ШТОРМ
ЖЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ ПОМИЛОВАТЬ
Капитану Вацлаву Буривуху (леди и трудяге),
чудо-чаду Натусе (тихому и послушному ребенку),
Джозефу Мак-Грегору и Безумной Лори (образцовой семье),
Ольге (сестре-близняшке),
А.Э. Брандону (певцу и сочинителю),
а также Мунину Плохой Рыбе, Шане Хорошей Рыси
и прочим мифологическим персонажам
ПРОЛОГ,
Погожим ранним утром по Заповедному лесу, что лежит на востоке от королевства Райвэлл, летел здоровенный иссиня-черный ворон. Полет его был исполнен неторопливого достоинства, скорее присущего орлецу или еще какой-нибудь крупной хищной птице, которой он если и уступал размерами, то не сильно.
Лес давно проснулся и теперь полнился звуками и красками. Ворон озирал расстилающееся под его крыльями великолепие, и в его не по-птичьи мудрых глазах явно читалась гордость. И вправду сказать, вряд ли по обе стороны океана нашелся бы еще один уголок нетронутой дикой природы, способный сравниться с Заповедным лесом. Разве только тот, что занимал большую часть окутанного множеством тайн и легенд острова Спящие Дубравы, но этот уголок, между нами говоря, не мог считаться полноценным лесом. Было, правда, еще Лохолесье на дальнем западе, но ворон те места никогда особенно не жаловал. По сравнению с чудным, светлым, ухоженным Заповедным лесом сумрачное Лохолесье, с его болотами, непролазными чащами и уймой вредных (во всех смыслах) обитателей, всегда напоминало ему захламленный сарай. Сразу видно, что у тех мест нет хозяина — не считать же хозяевами полоумную семейку Ки Доттов, чей безобразный фамильный замок на северной опушке еще пуще портил пейзаж. Ни один уважающий себя друид, не говоря уж о капризных и любящих комфорт дриадах, таких соседей иметь бы не пожелал.
«Нет, — лениво размышлял ворон, блаженно прищурив глаз, — у нормального леса просто обязан быть нормальный хозяин, который о нем заботится. Такой, чтобы любой букашке-таракашке помочь был бы рад, с самым распоследним выдроскунсом поболтать готовый, любому дере… Стоп! Это что такое?»
Возмущенно каркнув, ворон спланировал к могучему красавцу клену. Ну вот, пожалуйста! И на месяц отлучиться из дому нельзя! Экое паскудство!
На коре клена чем-то острым было глубоко вырезано: «Барби — супер!», и все это безобразие обрамляла кривая загогулина, по всей видимости олицетворяющая сердце.
С куда меньшей грацией ворон плюхнулся на траву рядом с деревом. Тяжело пропрыгал к стволу, воровато оглянулся по сторонам — нет ли кого поблизости — и что-то гортанно прокаркал. Миг — и с того места, где он секунду назад сидел, поднялся представительный мужчина средних лет с густой, завивающейся колечками бородой, облаченный в плащ из птичьих перьев.
Склонив голову набок, Великий друид Мунин Дубадам смотрел на вырезанную фразу, и лицо его выражало нескрываемое омерзение. Подойдя к дереву вплотную, он тщательно вытер правую ладонь о плащ и наложил ее поверх возмутительной надписи. Затем друид закрыл глаза, глубоко вздохнул и еле слышно прошептал несколько слов. Когда он отнял ладонь, от акта вандализма не осталось и следа.
— Дуба дам! — то ли пригрозил, то ли пожаловался Мунин, и клен согласно качнул кроной.
Полюбовавшись немного делом рук своих, друид присел, одновременно накидывая себе на голову полу плаща. Миг — и на траве вновь сидел матерый ворон. Расправив крылья, он проскакал несколько метров, пытаясь поймать воздушный поток, и наконец взлетел. Радужное настроение, безраздельно владевшее Великим друидом с самого утра, безвозвратно сгинуло.
«Это какая же дрянь так над кленом поиздевалась?! — мрачно размышлял он, взмахивая крыльями. — Куда дриады смотрели? Да и вообще, кто посмел шастать по Заповедному лесу?! Явно ведь пришлый напакостил. Совсем люди совесть потеряли! Видно, опять придется с ихним величеством потолковать…»
Примерно через пару километров, совсем рядом с домом, вновь пришлось спуститься. На этот раз Мунину даже не удалось с первого раза принять человеческий облик: от возмущения он прокаркал знакомое с детства заклинание с ошибкой и в результате получил свою голову, сидящую на тонкой длинной шее цапли. Постаравшись взять себя в крылья и немного успокоиться, Великий друид все-таки добился своего.
На полянку у чудного лесного озера невозможно было смотреть без слез. По центру ее чернела уродливая проплешина, причем, судя по несгоревшим поленьям, неизвестные вандалы не утруждали себя сбором сушняка и вовсю рубили для костра живые деревья. Но это было не все. Полянка была просто усыпана мусором: огрызками яблок и груш, картофельной шелухой, какими-то бумажками, рыбьей чешуей, обглоданными костями, даже осколками стекла.
— Ой, дуба дам! — простонал друид, схватившись за голову. В сердцах топнув ногой, он простер руки к озеру и что-то повелительно выкрикнул. Зеркальная гладь озера на мгновение подернулась рябью, и на мелководье вынырнула миловидная девушка, казалось состоящая из переливающейся ярко-голубой воды.
— Куда смотрела, а? — грозно вопросил Мунин, кивая на полянку. Наяда коротко пожала плечами и что-то мелодично прожурчала.
— Что значит «не мое дело»? А озеро, спрашивается, под чьей опекой? И не стыдно тебе — у самого, можно сказать, порога нагадили!
В ответе наяды явно послышались оскорбленные нотки. Брови друида медленно поползли вверх.
— Что-о-о?! Да ты понимаешь вообще, что несешь?! Как это «сам виноват»? Это я, который самолично с королем Райвэлла договор подписал о том, чтобы духу людей из Большого Мира в Заповедном лесу не было без особого приглашения? Я, который тут порядок наводил еще тогда, когда тебя, вертихвостки, и в задумке Творца не было?..
Тут Мунин осознал, что он разговаривает с существом, которое, несмотря на юный вид, старше его на пару веков, и смущенно покраснел.
— Ладно, ты… это… извини, — наконец проговорил он гораздо тише. — Погорячился. Лучше скажи — какая дрянь?!
Наяда коротко прожурчала что-то и с тихим плеском ушла под воду. Друид ее исчезновения даже не заметил. Полными ужаса глазами он смотрел на полянку и бормотал:
— Барби — супер! Барби — супер! Ох, дуба дам!..
Давным-давно только-только прошедшего посвящение зеленого друида Мунина угораздило поспорить с братом Хугином. Таким же зеленым, так же гордящимся посвящением и считавшим себя способным седалищем давить планеты и пинками гонять богов за пивом. Спор по грандиозности был под стать гонору братьев, по опасности не знал себе равных, а по глупости во много раз превосходил опасность. Мунин поклялся слетать в далекий южный город Аламеф, за которым расстилалась Пустыня Ахов, разыскать среди песков чернокожего отшельника М'Чуринга и добыть у него семечко волшебного древа Дубобаба. Хугин в ответ грозился соблазнить самую прекрасную и неприступную дриаду в Заповедном лесу — златоволо-сую Бритни. По этой крошке в прямом смысле слова сохло все живое в лесу, даже деревья, когда она проходила мимо, исподтишка тянули свои ветки, чтобы невзначай задрать и без того куцый подол ее туники. Что уж говорить о друидах, а также о сатирах, наядах и прочей лесной живности… Но только вот красавица, как на грех, нисколько не походила на нормальную дриаду характером: не имела ни одного (!) любовника и вообще, если слухи верны, была девственницей. Одним словом, цели споривших одна другой стоили.
Ударив по рукам и условившись встретиться через год, братья со всем присущим им пылом принялись воплощать намеченное в жизнь.
Ох и проклинал себя Мунин на все лады, пока добирался до забытого не только богами, но и всеми, у кого есть хоть капля мозгов, Аламефа. Прямо-таки последними словами крыл. Мысленно, потому как в обличий ворона особенно не поразглагольствуешь, да и сил жалко. А силы, чтобы крыльями махать, ох как нужны, шутка ли — на другой конец света лететь. Опять-таки орлодоны дикие над Морем Сапоговых реют (будь они неладны, безмозглые!) и все, что меньше их, сожрать норовят. Ужас, одним словом!..