А юноша ушел из своего стойбища в далекое путешествие искать людей.
В МЛЫ-ВО
Спроси у моих сородичей, где находится Хоркс — вход в Млы-во? Северяне скажут: надо идти по западному побережью в сторону Ккоккр[74], и где-то в распадках Кршыус южнее бывшего селения Руй[75] и находится вход в Млы-во.
Я был в тех изрезанных распадками местах. Добирался где на машине, где катером, где пешком. Разговаривал там со стариками из рода Кршыус-пингун. Они сказали: да, где-то в наших распадках находится вход в Млы-во. Но кто-то сказал совсем другое: вход в Млы-во находится на Т’ый[76].
Я бывал и на Т’ый. Местные старики сказали: да, где-то в нашей долине у склона какой-то сопки и находится вход в Млы-во. Но кто-то сказал, что слышал еще от отца своего отца: Хоркс находится где-то на Ккоккр. Я искал Хоркс, чтобы найти причину «прописки» входа в Млы-во в том или другом месте Ых-мифа.
Но приехал на Кэт[77] с Ккоккр человек из рода Руйфингун по имени Колка.
Колка не увлекался ни рыбалкой, ни охотой. Кажется, со зрением у него неважно — во время войны взрывом опалило ему лицо.
И я не знал, зачем он проделал много сотен километров. Но вскоре выяснилась причина его путешествия: он женился на Мулгук, женщине из рода Кевонгун. Моя мать тоже из рода Кевонгун. Она старше Мулгук. Так что Колка стал моим ымхи — зятем. А я ему — ахмалком — тестем.
Колка неважный рыбак и неважный охотник. Но он знал много старинных тылгуров.
Как-то во время летней рыбалки мы остановились с ночлегом на берегу нерестовой реки Тыми, что несет свои воды в Пила-Керкк — Охотское море. Мы срубили шалаш и развели ночной костер.
После нежного шашлыка из горбуши и крепкого чая пришло время тылгура. Я попросил своего ымхи рассказать, где находится Хоркс. И если он знает где, чем объяснить, что «вход» в Млы-во находится там, а не в другом месте.
Колка глянул на меня удивленно и сказал: «Я не знаю, где находится Хоркс, — не был там. Но знаю тыл-гур «В Млы-во».
И вот что рассказал Колка.
Раньше на берегу залива стояло стойбище. Жили люди стойбища в дружбе и согласии. Никто никого не трогал, каждый жил своей жизнью. Все реки были полны рыбы. И жители стойбища ловили так много рыбы, заготовляли так много юколы, что заполнили все амбары и другие хранилища. На всю зиму хватало припасов и оставалось. И люди стойбища еще и кормили своих соседей. Даже из самых отдаленных краев приезжали голодные, и им не отказывали.
Так продолжалось долго. Но пришел конец счастливым годам. Кто-то, имя которого забыло предание, сказал, что люди не умеют рыбачить. Нужно ставить сети не на заливе, а у входа в устье реки.
Поехали рыбаки к нерестовой реке, поставили сети. Поставили сети так плотно, что загородили вход в реку. И действительно, рыбы подошло к сетям очень много е рыбаки не успевали снимать улов.
Все знали: рыба, как птица, оставляет потомство там, где она сама родилась. И если ее выловить, в последующие годы не жди подходов рыбы. Знали, но поступили так, как велел тот человек. И уже осенью следующего года люди узнали, что такое голод.
Зима выдалась холодная, затяжная. Голодало все стойбище.
И мужчины стали искать счастья в охоте на таежного зверя. Уходили охотники в тайгу, в сопки — не все возвращались. Жители стойбища дивились: куда исчезают кормильцы? А тут еще пошли болезни, и люди начали умирать. Только еда могла спасти стойбище от смерти.
И вспомнили люди того, кто велел ставить сети в устье нерестовой реки. Вспомнили его и наказали идти в тайгу.
Хорошим ли был он охотником или плохим, но взял оружие, стал на лыжи и пошел в тайгу промышлять.
Только вышел за стойбище, увидел свежий лисий след. И подумал охотник: «Может быть, удача меня ждет».
Пошел охотник вслед за лисой. Шел, шел — увидел черно-бурую лису: она копалась в заснеженных кустах. Близко подошел охотник к зверю. И прежде чем пустить стрелу, подумал: «От этой твари сыт не будешь — мало мяса, разве только четверых накормишь. Но зато шкура какая!»
Только подумал так охотник, лиса почуяла опасность, и прежде чем охотник понял, что его заметили, лиса скрылась за кустом.
Обругал охотник себя. Но что делать, надо идти по следу: авось где-нибудь да и настигнет зверя.
Долго ли шел охотник или недолго, но вдруг увидел: след привел к подножию сопки и оборвался у норы. И заметил человек: нора не похожа на обычные норы — вход в нее шире. Голод и желание добыть зверя заставили охотника войти в нору. Вполз охотник в нору — темень окружила его. Полз, полз человек на животе и почувствовал: стены норы раздвинулись, и голова уже не задевает за верхний свод. Стал охотник на четвереньки и пополз дальше. Чем дальше полз охотник, тем своды становились шире, шире. И вот поднялся человек на ноги.
Поднялся человек на ноги и пошел дальше. Шел, шел — заметил: стало светлее. «Откуда свет? — подумал охотник. — Наверно, прошел сопку насквозь».
А вокруг все светлее, светлее. И вот стало совсем светло, и охотник не поверил своим глазам: он попал из зимы в лето. Густая трава поднимается до колен, белокорые березы светлой рощей встали у реки. А река быстрая, горная. Небо синее-синее. На нем высокие белые облака и жаркое ослепительное солнце. За березовой рощей — синие сопки.
Остановился охотник, ничего не понимает. Подумал, что это сон. Ущипнул себя за руку — больно, ущипнул себя за уши — больно. «Нет, это не сон», — решил охотник и пошел по берегу реки. А вода в реке светлая-свет-лая: видны камешки на глубине и стаи больших серебристобоких рыбин.
Идет охотник по берегу, смотрит: навстречу вышли двое юношей. Идут юноши по берегу, колют рыбу острогой, весело переговариваются. Когда юноши поравнялись с охотником, он узнал их. «Да это же те двое, которые ушли охотиться на оленей и не вернулись. А люди думали: силы покинули юношей, и юноши замерзли где-нибудь в тайге».
Поравнялись юноши с охотником и, не останавливаясь, проходят мимо, будто его не видят. Обозлился охотник, окликнул их. Те даже не оглянулись — переговариваются между собой, весело смеются, колют жирную рыбу.
Окликнул их охотник еще раз. Те будто не слышат его. Совсем обозлился охотник и, оскорбленный непочтительностью, пошел дальше.
Шел, шел охотник по красивому берегу, видит: впереди большое селение. У каждого дома по нескольку х’асов, сплошь занятых кетовой юколой. Дети весело прыгают, резвятся. Сытые собаки развалились в тени и лениво шевелят пушистыми хвостами — отгоняют мух.
У одного дома сидит мужчина с седеющими волосами, строгает чевл — ручку к остроге. Подошел наш охотник к нему, а он даже не поднял головы, продолжает строгать и напевает что-то.
Присел охотник на корточки, вытащил сумку с табаком, предложил мужчине закурить. А тот никак не ответил нашему человеку, продолжает свое дело. Тогда охотник кашлянул. Мужчина и на это никак не ответил. Опять обозлился наш человек, ударил рукой по палке. Мужчина удивился и сказал: «Что это: мой чевл ожил?» Удивился старик и опять стал строгать чевл.
Наш человек схватил за конец палки, дернул. Нож соскочил с палки и порезал руку мужчине. Мужчина отложил палку, побежал в дом. Наш человек вошел следом. Вошел и увидел: ох и богатый дом! На понахнг красивая дорогая постель. Прошел охотник к понахнг, сел. Справа от него сидит молодая женщина, бранит мужчину: «Ты словно ребенок: строгал палку, а порезал руку». И тут узнал наш человек: молодая женщина была его невестой. Она ведь умерла в прошлую осень? Как же она теперь жива?
Вскоре снаружи донеслись голоса, и в дверях появились те двое, которые встретились охотнику на берегу реки. Они прошли мимо очага, сели на нары. Обратились в правый угол, где сидела старая женщина:
— Мать, мы наловили свежей рыбы.
75
Руй — древнее нивхское стойбище на западном побережье. В настоящее время город Александровск.