Перепись в зиму этого года напомнила Кумы его молодость. Не только тем, что в памяти его встала давняя поездка, занесенные снегами селения и стойбища, перепуганные лица людей, а еще и тем, что счетчик, молодой парень Саша Нутек, сказал Кумы:
— А брак ваш надо зарегистрировать!
Это было сказано очень строго и укоризненно, ибо сам Нутек женился полтора месяца назад и процедура регистрации своей торжественностью исполнения еще прочно сидела в его голове, заслоняя другие важные стороны семейной жизни.
— Это тебе надо регистрировать брак, — сердито ответил Кумы. — Настоящему мужчине эта бумажка, заменяющая железную цепь, не нужна.
— Хотите сказать, что я на цепи? — обиженно заметил Нутек.
— Ну, пока ты этого не чувствуешь, — усмехнулся Кумы.
Счетчик и хозяин сидели за столом. Строганина из нерпичьей печенки сверкала кристалликами льда. Стаканы отсвечивали прозрачной жидкостью.
— Совсем не понимаю регистрации, — спокойно продолжал Кумы. — Ну зачем она нужна? А? Ведь если ты с Татьяной своей не захочешь жить, никто не заставит тебя, будь у тебя хоть двадцать бумажек.
— И все равно — закон надо соблюдать, — веско заметил Саша Нутек и заторопился в соседний дом, где его ждали принаряженные жители с угощением на столе.
Кумы проводил его, вернулся к столу, положил в рот слегка подтаявший кусок нерпичьей печенки и усмехнулся, представив себе, как полсотни лет назад предъявил бы своей Эймине бумажное свидетельство… Да ее порой лахтачьими ремнями приходилось привязывать к среднему столбу в яранге, чтобы она обратно не сбежала на свой американский берег!
Но сегодня утром, когда Кумы проснулся и долго лежал на кровати, невесело думая о том, что ему не надо вставать, спускаться на берег моря, что Аймет один будет сегодня на вельботе, он вдруг вспомнил тот разговор с Сашей Нутеком, представил, как он торжественно под руку с Эйминой стоит перед столом Ивана Толстого, и ему стало вдруг легко и радостно: вот такого у Аймета не было!
Кумы смотрит на море. Ничего не видно. Лишь кое-где плывут отдельные льдинки. Подует северный ветер, и лед пригонит к берегу вместе с моржами. Тогда можно будет поохотиться. Кто ему может запретить? Море принадлежит всем, даже тем, кто вышел на пенсию.
А пока надо спешить в сельский Совет, попросить Ивана Толстого выписать бумагу, да не позже вечера, чтобы новость о регистрации встретила Аймета, когда тот сойдет на берег.
Кумы круто свернул с морского берега, миновал жиротопный цех, возле которого возились женщины, перешел главную улицу и вошел в домик сельского Совета. Иван Толстой сидел за большим письменным столом и что-то писал.
— Етти, Кумы! — приветствовал председатель посетителя и пригласил его сесть. — Какая новость?
— Жениться пришел, — сказал Кумы.
Иван Толстой поднял голову.
— Я серьезно говорю: жениться мне надо, — повторил Кумы.
— Поссорился с Эйминой? — тактично спросил Толстой.
— На ней и хочу жениться, — пояснил Кумы.
— Ничего не понимаю, — помотал головой Толстой.
— Женитьбенную бумагу хочу получить, — сказал Кумы, и Иван Толстой облегченно вздохнул.
— Раз такое пожелание есть, то надо написать заявление, подождать две недели — и мы выдадим вам брачное свидетельство.
— Так не выйдет, — твердо сказал Кумы. — Бумага мне нужна сегодня.
— Отчего такая спешка? — спросил Толстой.
— Очень надо, — ответил Кумы, поглядел на Толстого и вдруг понял, что Иван неспроста говорит о двух неделях ожидания: видно, такое правило.
— Иван, мы живем с Эйминой уже, наверное, пятьдесят лет, зачем нам нужно еще две недели ждать?
— Я понимаю вас, — озабоченно произнес Толстой, немного подумал и сказал: — Я позвоню в район, посоветуюсь. А пока напиши заявление. Наташа Пины тебе поможет.
Толстой нажал кнопку, и из соседней комнаты пришла секретарь сельсовета Наташа Пины.
— Помоги оформить заявление о вступлении в брак, — строго сказал Иван Толстой.
Пока оформляли документы, Кумы сидел важный и непроницаемый. Толстой заказал разговор с районным центром, о чем-то пошептался с секретарем и сказал Кумы:
— Я думаю, что все будет в порядке. Приходите в три часа, и мы вас зарегистрируем.
Кумы быстро прикинул: в три еще далеко до возвращения вельбота. Хорошо бы в пять. Как раз в этот час вернется Аймет. Пока будут вытаскивать вельбот, закреплять его, сдавать добычу, как раз и кончится регистрация, и Кумы будет медленно и торжественно идти с Эйминой по главной улице селения.
— Лучше в пять, — попросил Кумы.
— Хорошо, пусть будет в пять, — согласился Толстой.
Кумы вышел из здания сельского Совета.
Он шел, погруженный в свои мысли, и, чем ближе подходил он к своему домику, тем неспокойнее было у него на душе. Как сказать Эймине?
Жена сидела на своем обычном месте — на полу кухни, на плитках яркого цветного пластика, который положил младший сын, Игорь Кумы, перед тем, как уехал учиться в мореходное училище. Она кроила шкуру, собиралась шить кухлянку из шкуры годовалого оленя.
На электрической плитке пыхтел чайник. В большой комнате громко стучал будильник.
Кумы стянул через голову камлейку и повесил на гвоздик.
Он уселся напротив жены. Постарела Эймина, сгорбилась от вечного сидения перед очагом. Ведь в доме только десять лет живут, а до этого вся жизнь в яранге прошла.
— Важное дело хочу сказать, — вкрадчиво начал Кумы. — Только ты не волнуйся и не пугайся. И не перебивай меня.
Эймина подняла встревоженное лицо.
— Если что-то с детьми случилось — говори сразу!
— Не с детьми, а с нами, со мной, — махнул рукой Кумы.
Эймина внимательно оглядела сидевшего перед ней мужа и в гневе отвернулась:
— Зачем пугаешь меня?
— Может быть, обрадовать хочу! — весело сказал Кумы и сразу же выложил: — Жениться на тебе хочу!
— Я тебе всегда говорила, — назидательно произнесла Эймина, — ты такой дурак, что до старости лет говоришь глупости, недостойные даже несмышленыша.
— На этот раз я говорю тебе всерьез! — сердито крикнул Кумы. — Я хочу жениться на тебе по-настоящему, на бумаге!
— Это что такое? — испуганно спросила Эймина.
— Я хочу, чтобы у нас была женитьбенная бумага, — прямо сказал Кумы. — Это очень важно, — добавил он.
— Зачем она тебе вдруг понадобилась? — подозрительно спросила Эймина. — Всю жизнь прожили без нее.
Настоящую причину Кумы сказать не мог. Потому что Эймина всегда смеялась над соперничеством Кумы и Аймета.
— Разве ты забыла, что сказал Саша Нутек, когда проводили перепись? — напомнил Кумы. — Сейчас иметь женитьбенную бумагу так же необходимо, как паспорт.
Эймина молча продолжала шить кухлянку. Нитка, туго скрученная из оленьих жил, с характерным шелестом проходила сквозь оленью шкуру, оставляя ровный, чистый шов, словно шила электрическая машинка «Тула», а не эти старые, скрюченные пальцы, через которые прошли километры оленьих жил.
— К пяти часам, — Кумы отогнул рукав камлейки, — надень свою лучшую одежду — кофточку, что сын прислал, новую камлейку.
— Люди будут смеяться, — тихо сказала Эймина и тяжело вздохнула.