Чей-то палец ткнул прямо в рисунок:
— Да это ж Мирониха, пропади я пропадом! Морда не похожа, а дела — её!
Я выбрался из толпы и увидел Петра Павловича. Он стоял в сторонке и тихонько покашливав в кулак.
Мне почему-то вспомнились Любкины слова: «Он всем всё только подсказывает, а работа сразу идёт».
В этот день мне ещё пришлось съездить в район.
Пока сгружали овощи, я зашёл в магазин и купил себе красивую, как у моряков, фуражку, а ещё — шёлковую косынку.
Возвращался я уже поздно вечером. Промелькнули перила нового моста, где-то тявкнула собака. Дорога изогнулась и перешла в широкую улицу.
Я поставил машину в гараж и поскорее побежал к Петру Павловичу.
Окна домика в Миронихином саду были тёмные. На скамейке под яблоней кто-то беседовал. Я остановился у ограды.
— Встал я сегодня рано-рано, — услышал я голос Петра Павловича, — иду и дышу. И, кажется, сроду такого воздуха не пробовал.
— А у нас воздух и зимой не хуже, полезный. Особенно для тех, кто кашляет, — сказала Настя.
И, хотя я не видел её лица, я понял, что она краснеет.
В саду появились три тёмные фигуры. Это были дядька Терентий, кладовщик Степан Семёнович и агроном.
— Мы до вас, товарищ Родионов. Не помешали? — Агроном сел, а Терентий Фёдорович и кладовщик остались стоять. — Вот мы тут с товарищами соображаем насчёт одного дела…
Опять скрипнула калитка, и на этот раз грузной походкой вошёл Матвей Ильич. С минуту он стоял молча, потом спросил:
— Прослышал я, что уезжаешь завтра от нас?
Пётр Павлович кивнул.
— Посмотрел родные места, отдохнул, пора и честь знать. — Он закинул руки за голову. — А хорошие здесь места! Так бы, кажется, и жил до ста лет…
— А ты и живи, живи с нами! — не сказал, а выкрикнул дядька Терентий. — Мы тебе артелью дом поставим…
Председатель вдруг сиял фуражку.
— Товарищ Родионов, вот, значит, толковали мы… Остался бы ты пожить у нас немного. — Он расстегнул и застегнул пиджак. — Присмотрелся бы, — может, потом… Оставайся, Пётр Палыч.
Пётр Павлович даже привстал.
— Да вы что, братцы?.. — Он помолчал. — Да и в сельском хозяйстве я не разбираюсь…
Кладовщик Степан Семёнович и агроном не дали ему договорить:
— Мы разбираемся, мы и поможем. А ты нам помоги.
«А вдруг и правда не уедет?» — подумал я и уже хотел было тоже войти в сад, но кто-то дёрнул меня за рукав.
— Куда наладился?
— Любаша! — обрадовался я и поскорее вынул шёлковую косынку.
Она насмешливо оглядела меня.
— А фуражку такую зачем купил? Моряк… Только деньги зря бросаешь.
— А что их копить? Ещё заработаю. — Я взял её за руку — Бери, Любаша, не сердись…
Но Люба и не думала сердиться. Она взяла косынку и туг же набросила её на свою рыжую косичку.
Я хотел ещё сказать, как скучал без неё, но вдали всхлипнула и рассыпалась перебором гармонь. Это молодёжь вышла к пожарному сараю.
Люба сразу же бросилась туда. Я, конечно, побежал за ней.
Рано утром из города пришла легковая машина. Мы с шофёром вынесли из Миронихиного дома чемодан и чертёжную доску. Пётр Павлович в шляпе и с плащом на руке показался мне совсем городским человеком.
— Ну, что смотришь бычком? — спросил он. — Садись, проводишь немного.
Шофёр дал газ, и машина скользнула прочь от Миронихиного дома. У нового моста она остановилась.
Пётр Павлович сказал:
— Прощай, Витя. Смотри делай вовремя перетяжки и держи в порядке инструмент.
Он легонько щёлкнул меня по носу и отвернулся. Шофёр рывком взял с места. Колёса прошуршали по мосту, и через минуту только лёгкая пыль крутилась вдали.
Я подождал немного, а когда повернулся, увидел председателя Матвея Ильича. Он стоял заложив руки за спину и смотрел на дорогу.
Я глянул на его невесёлое лицо и сказал:
— Дядя Матвей, а может, он опять приедет к нам на дачу отдыхать?
— На дачу? Отдыхать? — сердито спросил председатель.
Больше он ничего не сказал. Повернулся и медленно зашагал в поле.
