Пётр Павлович сразу согласился:
— Отчего же. Мне самому интересно выслушать соображения ваших товарищей.
Когда мы поехали, он спросил:
— Не забыл мою просьбу исполнить?
— Зачем же забывать, Пётр Павлович, всё купил — провод, ролики, шурупы, — и даже три рубля сорок ещё осталось. Вон в кузове свёрток.
— Ну, молодец! Давай его сюда.
Пётр Павлович слез у мостика на шоссе и пошёл к дому тётки Марьи.
Я поехал разгружаться на склад и так торопил там рабочих, что кладовщик Степан Семёнович даже рассердился:
— Да что у вас, у комсомолии, свадьба сегодня, что ль?
Дома я наскоро помылся, надел новый пиджак и, схватив со стола кусок хлеба, вышел на улицу.
Окна домика в Миронихином саду были освещены. Я поднялся на крыльцо и услышал голос Петра Павловича:
— Стихи — дело хорошее, только, по-моему, не нужно писать о том, чего не знаешь. Ну вот, ты сочинил про море, а видел ты его когда-нибудь?
— Наш Финский залив видел, — услышал я смущённый ответ и узнал голос Кости Мельникова.
Пётр Павлович кашлянул.
— Ну где же на Финском заливе ты наблюдал, чтобы «звезды, как фары, за тучей сверкали, волны до самого неба взлетали»?
Раздался смех, и громче всех смеялась Люба Шкваркина.
Я вошёл в комнату. Здесь собралась почти вся Настина бригада; на меня никто не оглянулся, потому что Пётр Павлович продолжал говорить:
— Ты лучше напиши о ваших колхозных делах. Вот увидишь, хорошо получится.
Я посмотрел на подставку и увидел вместо чертежа чистый лист плотной бумаги; рядом, на табурете, лежал старый номер нашей стенгазеты «Новый путь», засиженный мухами, всего с двумя статейками, а кругом них наклеены картинки, вырезанные из журналов.
— И название не оправдывается, — усмехнулся Пётр Павлович. — Судите сами: газета вышла один раз за два месяца, а где в ней критика местных дел? Нет, товарищи, этот «Путь» не новый…
Он хотел сказать ещё что-то, но вдруг заскрипели половицы, задрожали стёкла, запрыгали на столе кисти и тюбики с красками: из темноты за окном донёсся такой шум и скрежет, что весь Миронихин домик затрясся, как в лихорадке.
Мы, толкая друг друга, бросились на улицу и побежали вдоль речки.
Было совсем темно, и только в том месте, где торчали оставшиеся от старого моста сваи, мелькали узкие лучи электрических фонариков; когда свет ложился на воду, она казалась чёрной и тяжёлой. На обоих берегах стояли машины, похожие на чудовища, пришедшие к водопою.
Послышались удары вёсел, и к берегу пристала резиновая лодка. Из неё выпрыгнул высокий человек, и в луче электрического фонарика я увидел пилотку и погон майора.
Он быстро подошёл к стоящей в сторонке легковой машине.
— Товарищ полковник, объект обследован. Установка переправы по типовому проекту займёт шесть часов. Наличие на берегу строительных материалов и сохранившиеся опоры упрощают дело. Правда, досок здесь маловато, придётся строить попроще, внакат.
Из машины строго ответили:
— Ваша задача — обеспечить переправу, чтобы наши войска могли перейти реку и закрепиться на высоте Седьмой прежде, чем туда подойдут части противника.
— Беда-а! Батюшки, война! Ох!.. — раздался визгливый женский голос.
Кругом в темноте засмеялись. Голос Терентия Фёдоровича сказал:
— Беги домой, Анфиска, спасай свою клубнику от атома.
Я огляделся и увидел наших колхозников. Кладовщик Степан Семёнович с лопатой в руке подошёл к майору:
— Может, и нас в дело возьмёшь, начальник? Мы бы подсобили.
— Спасибо, товарищи, — ответил майор, — справимся сами. Только прошу вас не курить, а то наблюдатель не разберётся, кто курил, и за нарушение светомаскировки снизит нам оценку.
Он отдал команду окружающим его командирам, и вдруг одно чудовище ожило. Оно зарокотало, зашлёпало гусеницами и, спустившись в воду, остановилось. Его длинный хобот развернулся, повис над берегом в том месте, где были сложены брёвна и доски. И наша речка, в которой я несколько лег назад чуть не утонул, показалась мне вдруг слабым ручейком.
Из машин повыскакивали сапёры. Они потянули какие-то шланги, провода, тросы.
Степан Семёнович не отставал от майора:
— Так ведь для колхоза строишь. Что же нам зря стоять…
— Зачем стоять? — услышал я знакомый голос. — Пётр Павлович выступил в полосу лунного света. — Мост построят, а на дороге при подъездах к мосту — ямы. Это одно, а другое — у вас в колхозе живёт одинокая старая женщина Марья Климова, мать погибшего фронтовика, и сидит она под самым, можно сказать, Ленинградом при керосиновой лампе…