— Ай-я-яй! — покачал головой майор, и мне показалось, что он подмигнул Петру Павловичу. — Мать фронтовика? Сейчас же дам команду моим сапёрам…
— Ещё чего надумал! — смутился Степан Семёнович. — Что же, мы сами не знаем… Ты только прикажи, командир, чтоб твои ребята перебросили нам три лесины на ту сторону.
Я хотел спросить у Петра Павловича, чем бы и мне заняться, но он уже сам повернулся ко мне:
— Иди, Витя, к Марье Гавриловне, там найдёшь свёрток, который ты привёз из города. Вот и орудуй. Справишься?
Я кинулся в гараж, взял отвёртку, изоляционную ленту и плоскогубцы. Переодеваться я не пошёл, и хорошо сделал, потому что в домик Марьи Гавриловны скоро забежала Любка. Она посмотрела, как я привинчиваю к потолку розетку, и сердито заметила:
— Зачем хороший пиджак не снял? Потом опять будешь ходить хуже всех! Монтёр!.. Давай слезай, я тебе поесть принесла. А где тётка Марья?
— Побежала смотреть, как ставят столбы. Ешь и ты, Любаша.
Любка сидела напротив и смотрела на меня усталыми, сонными глазами, а мне казалось, что я никогда не ел ничего вкуснее этой холодной каши.
— Любаша, как там мост?
— Растёт. Вот председатель удивится, когда приедет из района!
Я оглядел комнату. Ролики поблёскивали при свете керосиновой лампы, белый шнур стрункой тянулся по стене и потолку.
— Люб, а Люб, ведь и машину я сам чинил, а Пётр Павлович только мне подсказывал.
— Он всем всё только подсказывает, а работа идёт…
Она не договорила: легла на лавку и сразу уснула.
Я взял с кровати подушку и подложил ей под голову.
Работа у меня так и закипела. Я зачищал провода, а сам оглядывался на спящую Любку, пока не порезал палец. А потом я укрыл её своим пиджаком. И мне вдруг захотелось, чтобы эта ночь продолжалась долго-долго…
Когда мы с Любой вернулись на берег, было уже совсем светло. Мычали коровы, последние клочья тумана таяли па полях, в воздухе пахло мокрой травой и сиренью.
Мост мы увидели ещё издали. Он легко взлетал над речкой, каждым окоренным брёвнышком отражаясь в словно ещё не проснувшейся воде. Над лесом показалось солнце, и белые перила порозовели.
Сапёры давно ушли, а мост остался — широкий, надёжный.
Мужчины под руководством Степана Семёновича чинили дорогу. Две колхозные бабки стояли поодаль в накинутый на плечи ватниках и кричали ребятишкам, густо облепившим перила:
— Брысь оттуда, чтоб вы сгорели! В воду попадаете!
— Даром! Без единого, можно сказать, рублика построили. Как с неба упал нам этот мост! — удивлялась Мирониха. — А командир-то сказывал: части неприятеля должны подойти.
— Какой тебе ещё неприятель? Смотри не накаркай! — недовольно заметил Степан Семёнович.
На дороге показались три пустых грузовика с прицепами. Дядька Терентий опёрся на лопату, прикрыл ладонью глаза от солнца и сердито усмехнулся.
— А вот вам и части неприятеля пожаловали.
Из передней машины выпрыгнул председатель Матвей Ильич.
Было смешно смотреть, как он, расстёгивая и застёгивая пиджак, бегал по мосту, ощупывал перила и металлические скобы, топал по плотному бревенчатому накату.
— Как же это вы, братцы… Кто же это? В одну-то ночь? Вот чудеса-то! Откуда такая возможность?..
— Возможность — она давно рядом была, — серьёзно заметил Терентий Фёдорович. — Только увидеть её понадобился глаз позорче твоего.
Два дня мне никак не удавалось попасть к Петру Павловичу: кладовщик совсем загонял со сдачей овощей — приходилось возить прямо в Ленинград. А в воскресенье утром, проезжая по деревне, я увидел около правления народ; колхозники о чём-то спорили, размахивали руками, смеялись.
Я оставил машину прямо на дороге и протиснулся вперёд.
Под навесом у пожарного сарая висел большой лист. Красными крупными буквами было написано: «Новый путь». Орган комсомольской организации колхоза».
А на рисунке изображена была баба. Она высовывалась из окна вагона. Две кошёлки в её руках полны обуви, ситца и ещё всякой всячины. А рядом написано: