— Макушку?
— Да нет… Женькину мачеху.
— Мачеху?!
— Послушай, Касатка… Мне же ящик обратно самой не снести. Давай втащу к ним в квартиру.
— Постой, постой… Женька сам говорил, что она ему мачеха?
— Сам. Только не мне, а, кажется, Тане. Дай зайду… Погляжу — и драпа!
Ира не мешкала. Быстро втянув ящик в прихожую, она так же молниеносно захлопнула перед Вериным носом дверь. До Веры в приоткрывшуюся почтовую щель донеслось:
— Уматывай! Сейчас тут не до тебя.
В гостиной Перчихиных действительно было не до Веры. И не до ящика, который Ира, пыхтя, подтащила к вешалке, загроможденной чужими пальто, плащами и шляпами. Гости неловко перешептывались, а хозяйка поила главу семьи сердечными каплями — тридцать штук на прием.
Ира мигом учла обстановку. На минуту задержавшись перед зеркалом, прикрепленном возле вешалки, поправив упавший на лоб золотистый локон, она влетела в комнату, захлебываясь от удовольствия:
— Еще один розыгрыш! Сейчас приходили из нашего класса. Слушайте, оказывается, наш именинник, — Ира перевела дух, — выставил перед всей школой собственную мать мачехой!..
Вера не солоно хлебавши поплелась домой. Таня тем временем уже подходила к своим воротам. Всю дорогу она, семеня рядом с Женей, беспокойно оглядывала его, выскочившего на улицу в одной тенниске, без куртки, без пиджака. Нелегко было угнаться за размашистым, вдобавок еще неровным шагом, но Таня знай поторапливала:
— Давай-ка быстрей!
Щедрый свет уличных фонарей обрисовывал на асфальтовом тротуаре две комично несхожих тени. Угловатая, всклокоченная, долговязая тень металась из стороны в сторону. Рядом скользил небольшой тоненький силуэт. Порой Тане слышалось бормотание, отрывистые, неразборчивые фразы. Но, если сопоставить все, что удалось уловить, можно было понять: Женя никогда не вернется домой. Он непременно, пусть даже «зайцем», уедет к каким-то металлическим «елкам». И еще — это особо касалось Тани — никогда в жизни у него с такой силой не трещала башка.
Таня вполне бы могла поклясться: никогда в жизни ни один человек так не нуждался в ее помощи… У себя во дворе она, не замедляя шага, покосилась на темные окна Рязанцевых и нисколько не пожалела о том, что отказалась сегодня, ради Жениного рождения пойти с дедом и внуком на выставку в Дом архитектора.
— Входи, Женя, входи! — Голос Тани звучал подбадривающе и сердечно. Именно так, как должен звучать голос врача, приглашающего пациента к себе в кабинет.
Дома оказалась одна Лара. Она вынырнула из-под одеяла и, как была, в ночной рубашонке, бросилась на выручку Жени. Таня достала из коробки с медикаментами пирамидон. Лара подала Жене кружку с кипяченой водой. Таня сказала, что сон в Женином состоянии будет наилучшим лечебным фактором. Лара — на то она и сестра будущего врача — тоже ввернула словечко насчет торможения центральной нервной системы. Кроме того, поскольку Лара всегда была хозяйственней Тани, она притащила подушку и плед: «Ложись на диван!»
Ни одна из сестер не пикнула, видя, как Женя валится на чистый чехол, не скинув сандалий. Зато обе страшно перепугались, почуяв, что от их гостя попахивает вином, и страшно обрадовались, убедившись, что он, как ткнулся в подушку, так и заснул. Таня заботливо погасила верхнюю лампу и отворила окно, чтобы впустить свежий воздух, усиливающий целебное действие сна. На окна Рязанцевых даже не поглядела. Обернулась оттого, что услышала быстрое шлепанье босых Лариных ног. Смешная фигурка в длинном ночном одеянии тянулась, пыхтя, к этажерке, на которой лежал атлас, принадлежащий когда-то капитану подводного корабля.
— Мы его Женьке подарим. Так? Он захватит его в колхоз и будет весь месяц предсказывать вам погоду. Я точно знаю, как надо предсказывать. По карте звездного неба. Так?
Атлас улегся возле Жениного изголовья. Женя мирно храпел. Стрелки часов строго указывали Ларе, что и ее нервной системе пора находиться в состоянии торможения. Но ведь бывают же обстоятельства, при которых невозможно затормозиться. Прошлым летом, во время ночного пожара в деревне у бабушки, они с Таней не спали до самой зари. Даже в избу не зашли.
Вот и сейчас… Хорошо бы просидеть до утра. Помечтать о том, сколько можно сделать людям добра, если очень захочешь. Обсудить, нельзя ли Женьку усыновить. Пожалеть о Таниной неудаче — так и не увидела мачеху! Увлекательный разговор сестер был прерван неожиданным стуком. Обе бросились к двери:
— Войдите! Тс-с-с…
Вошел молодой человек, неизвестный ни Тане, ни Ларе. Коренастый, круглолицый, до того загорелый, что его ровные зубы засияли белым-бело. Он не пожелал говорить тихо, как его об этом просили, а чуть ли не рявкнул: