— Да, да, я слушаю, — оборвал его размышления сонный голос. — Ой, простите, Олег Викентьевич, мне стало так хорошо, так я замертво провалилась в сон. Как ненормальная: отлично слышу звонки, а проснуться не могу. Еле уговорила себя открыть глаза…
Домой Булатов вернулся в начале восьмого. Утренний дождь оросил зеленую волну парковой зоны, и вдохновленные чистой свежестью рассвета, звонко заливались птицы. Тронутый солнечными лучами асфальт неторопливо дымился. Такими мажорными рассветами Ленинград не часто баловал горожан, и Булатов подумал, что сегодня хоть он ночь и не спал, можно было бы уехать на Карельский перешеек. И прихватить с собою Женьку.
Если бы, конечно, не сдавать ей экзамен.
На всякий случай он не стал загонять машину в гараж и поставил ее у подъезда. Дверь в квартиру открыл ключом и тихо, на цыпочках, вошел в прихожую. Чтобы не разбудить, если спит. Наступая поочередно носком на задники туфель, не расшнуровывая, осторожно снял их, и так же осторожно вошел в комнату. Женька спала, заложив за голову ладони. От вчерашней настороженности, от болезненной бледности лица не осталось и следа. На щеках горел мягкий румянец.
И волосы у нее были совсем не рыжие, как показалось Булатову в сквере, а скорее золотистые. А губы просто красивые. Особенно, когда растягиваются в застенчивой улыбке.
Булатов присел возле дивана на корточки и положил Женьке на лоб свою ладонь. Сон, конечно, лучшее лекарство, но у нее экзамен. Жара как не бывало.
— Женя, — позвал Булатов осторожно. Но Женька только шевельнула губами. — Женька, — сказал он громче и с напускной строгостью, — пора на экзамен. Слышишь?
— Ну что за люди, — сонно упрекнула Женька, — человек ночь не спал, где у вас сердце?
Но открыв глаза, сразу встряхнулась. Попросила Булатова отвернуться, а еще лучше — выйти, засуетилась, ища расческу, и одновременно плотнее куталась в плед.
Ее вельветовые брюки висели на спинке стула, который стоял у книжной полки, метрах в трех от дивана.
Булатов хмыкнул и вышел на кухню, плотно притворив за собою дверь. Поставил на плиту чайник, приготовил бутерброды с сыром, открыл банку с растворимым кофе. За долгие годы холостяцкой жизни он наловчился делать всякие завтраки-ужины с ловкостью фокусника. Когда Женька, умывшись и причесавшись, просунула голову в щель кухонной двери, она не смогла удержаться от восторженного удивления.
— А мне уже можно?
— Можно, садитесь.
— Вы не чувствуете угрызения совести, — спросила Женька, уплетая бутерброд, — что хотели раньше времени зарезать меня?
— Чувствую, — в тон ей сказал Булатов. — Врачу-профессионалу с таким, как у меня, опытом, должно быть очень стыдно, что он пошел на поводу у девчонки. Гипноз? Или якутские наговоры?
Женька застенчиво улыбнулась, отводя глаза.
— Продолжаете настаивать на операции? — спросила она.
— Чего уж теперь…
— Ну не печальтесь. Я не подведу вас.
— Когда экзамен?
— В десять.
— Я подвезу?
— Ни в коем случае. И так я перед вами вечная должница.
Она бросала на Булатова изучающие взгляды и мягко улыбалась каким-то своим мыслям. Заглянувший в кухню солнечный луч запутался в ее волосах, высветил детский пушок на затылке, бугорки позвонков. И Булатов уже твердо и однозначно объяснил подступившую нежность к этому существу — она все-таки ребенок.
Он проводил ее к лифту. Войдя в кабину, Женя осмотрелась, потом порывисто шагнула к Булатову, так же порывисто обхватила его шею и на миг прижалась гладкой щекой к его колючей небритой щеке. Булатов успел только догадаться, что на его губах тает вкус ее теплых губ, но дверь лифта уже закрылась, и кабина с мягким гулом поползла вниз.
«Вот тебе и ребенок…»
На лестничной площадке остался легкий запах ее волос.
«Не очень-то гордитесь, Олег Викентьевич, — придя в себя, подумал Булатов. — Это мог быть вполне уместный в данной ситуации порыв благодарности».
Отоспавшись, Булатов вторую половину дня провел в клинике. Работал со слушателями, готовил диапозитивы для очередной лекции, сортировал какие-то бумаги, консультировал больных. И странно, ни на минуту не забывал, что должна позвонить Женька. Она не обещала, но он знал — позвонит.
Ждал он звонка и дома. До глубокой ночи читал Джека Лондона, поставив рядом с диваном телефон. Плохо спал. Утром набрал справочный номер «Скорой помощи» и спросил, не поступала ли к ним Авдеева Евгения с острым аппендицитом? Нет, через «Скорую» такая не проходила.
«Что же это я с ума схожу? — попытался успокоить себя Булатов. — Проявил внимание, помог, получил благодарный поцелуй. И все. Тема закрыта. Чего еще тебе надобно, старче?»