Вот в соответствии с этой диспозицией должна строиться и линия поведения. Ума у Женьки и такта вполне достаточно, чтобы не делать ложных выводов из его визита, а следовательно, не надо кукситься и вымучивать фразы, больше раскованности и непосредственности.
— Родители твои не переполошились?
— Олег Викентьевич, — засмеялась Женька, — что вы, ей-богу? В Ленинграде я восхищалась вашей уверенностью и независимым поведением. Да здесь рады каждому новому человеку. Как родному. А вы мой спаситель. И прилетели сюда не бедным родственником, а въехали на белом коне. Вас здесь в любом доме будут сажать в красный угол. Кормить отборными сортами рыбы. На сколько вы дней к нам?
— Первого сентября должен вернуться.
Женька нахмурилась и вздохнула.
Тундра мягко погружалась в сумерки и в тишину. За бугром остался поселок с лаем собак и стуком дизеля, там же, за бугром, только уже беззвучно, кружили тяжелые чайки, а впереди, где-то очень далеко, ритмично сотрясал землю едва уловимый гул. Булатов прислушался, и Женька сразу объяснила:
— Это океан. Я покажу вам. Только к утру шторм уляжется.
Под ногами похрустывал сухой ягель, а в стороне от натоптанной тропки собаки смачно шлепали лапами по невидимой воде. Приглядев бугорок посуше, Булатов поставил сумки на землю и нарвал каких-то незнакомых ему темно-синих цветов. Подошел к Женьке, вытянулся, наклонил голову и галантно преподнес букет. Женька молча приняла подарок, прижалась к цветам улыбающимися губами, и быстро отвернулась: на глазах у нее блеснули слезы.
— Я что-то не так? — смутился Булатов.
— Да нет, ничего, — Женька отвернулась. — Мне еще никто не дарил цветов.
— Ну, — Булатов почувствовал толчок в грудь, будто сердце расширилось и вздрогнуло, — только ради этого стоило лететь за тысячи километров.
Плоский домик метеостанции с различными антеннами, пристройками, приборной площадкой вырос в сумерках сразу и неожиданно. Чук и Гек весело заскулили, посмотрев на Женьку, и стремглав рванули к высокому, как самолетный трап, крыльцу.
— Вот мы и дома, — сказала Женька. И прошептала: — Вы даже не представляете, как я рада.
— Жень, — вспомнил Булатов, — я без разрешения на «ты» перешел. Это ничего?
— Считайте, что сделали мне подарок, — шепнула она торопливо, увидев на крыльце отца.
Булатов поклонился, назвал полностью фамилию, имя и отчество, сообщил, что он доцент Ленинградской военно-медицинской академии и что сейчас сам не верит в то, что отважился на такое путешествие.
— Заслуга вашей дочери. Сумела убедить.
Дмитрий Дмитриевич удивленно хмыкнул в густую бороду и посмотрел на Женьку. Мол, раньше мы таких способностей за ней не замечали. Пригласил в дом. Если отца Женьки Булатов примерно таким и представлял, то Ангелина Ивановна удивила многим: и шикарно уложенной прической, и строгим вечерним платьем, прикрывающим легкие туфли на тонком высоком каблуке, и больше всего — своей непосредственностью.
— У хозяйки, как в театре перед премьерой, — говорила она Булатову. — Последний гвоздь на сцене забивают перед самым подъемом занавеса.
Если бы Булатов не знал, что Ангелина Ивановна мать Женьки, мог подумать, что они сестры. С разницей в десять — двенадцать лет. Сходство было во всем, даже в голосах. Стопроцентная мамина дочка.
— Маман, ты сегодня превзошла себя, — сказала Женька с восхищением.
— Привыкли, понимаете, видеть меня в джинсах да в ватнике, — апеллировала Ангелина Ивановна к гостю, — оделась, как женщина — не узнают. — И заговорщицки подмигнула Булатову. — Пусть знают наших.
Эти ее реплики, доверительная манера обращения с Булатовым сразу определили и его поведение. Он почувствовал, что находится среди близких людей, где можно безбоязненно шутить, откровенно высказывать свои мысли, задавать любые вопросы.
За столом он чувствовал себя также непринужденно.
Постелили Булатову в комнате Женьки, на ее же кровати. Вспомнили по этому поводу старинное поверье о вещих снах, посмеялись, пожелали гостю спокойной ночи. Где-то в отдалении стучал движок местной энергоустановки, маленькие окна вздрагивали от ударов вдруг налетавшего ветра. Булатов закинул за голову руки и стал рассматривать искусно скроенные из кусочков шкур аппликации, вправленные в небольшие самодельные рамочки. Он знал уже — это работы Женьки.
…Сегодняшний вечер затмил все, что было вчера и позавчера. Перед глазами Булатова продолжали стоять спокойно-мудрое лицо Дмитрия Дмитриевича, не сказавшего за весь вечер и десяти фраз, возбужденно-азартные глаза Ангелины Ивановны, наговорившейся до хрипоты в горле, и застенчиво-добрая улыбка Женьки. Разглядывая ее лицо, Булатов понял, что дочь взяла от своих родителей все самое лучшее, потому что родилась от большой любви и выросла в атмосфере большой любви.