Между второй командировкой, которая должна была отправить нас в Африку, был небольшой перерыв, который вернул нас назад домой. Его на восемь дней, меня на три недели, которые мне показались бесконечными. Привыкшая жить совсем в другом режиме, я страдала от безделия. Большой интерес возник к нам в родной больнице, где коллеги перешептывание по поводу наших отношений. Но переубеждать кого-либо в обратном желания не было. Пусть себе кудахчут. Хотя на работе он ко мне не переставал придираться.
Радовали встречи с подругами, которые задавали кучу вопросов. А что я могла ответить? Устала. И отсыпалась все свободное время, когда поняла, что бессмысленно бродить по квартире.
Ещё Римка со своими журналистскими замашками сгрузила на меня целую папку бумаг.
— Это что?
— Это информация по делу твоего Джокера.
— Мне это не нужно, — отодвинула я документы.
— Ты в курсе, что он на свободе? — уточнила она, тыкая в папку.
— И меня должно это интересовать?
— И даже не хочешь знать почему это произошло?
Наверное, полтора года назад я бы неприметно заинтересовалась. Но не теперь. Теперь меня волновало совсем другое, когда я попаду к Андрею. Она так и осталась лежать на кухонном столе.
Почему Порошин не хотел, чтобы я ехала в Ливию, я поняла только по прибытию с небольшой группой из «Красного Полумесяца». Если в Непале, гражданская война сошла на нет, и слышны были только отголоски, то в Ливии мы попали почти под ее разгар, хотя отношения между сторонами были урегулированы давно. Но это не мешало экстремистам в составе ИГИЛ портить политическую обстановку в стране.
И пока в Риме и Схерати политики подписывали договоры, мирное население подвергалось расстрелам, бомбежкам и даже рабству. Поговаривали о невольничьем рынке, но пока эти данные не подтверждались.
И опять два с половиной года бок о бок с Порошиным. Я добиралась к нему по прибытию в Триполи ещё несколько дней с пересадками под обстрелами и в жуткой жаре.
Местные коллеги нас с удовольствием «сватали», но он любил свою умершую жену, а я… я по-ходу до сих пор любила Егора, несмотря на жуткую обиду и желание отомстить за все. Мне казалось, что я его ненавижу, но этот маленький отпуск домой показал обратное. Что-то там внутри все ещё желало его, хотя назвать это любовью было глупо.
Я даже не помню как это случилось. Он отругал меня за отрезанные волосы, которые я превратила в мальчишескую прическу. А потом вечером мы пили в компании привезеннуе кем-то водку, поминая мою метровую косу и… это случилось на больничной кушетке.
Может алкоголь, может нервное, а может потребность организма, но секс с ним был потрясающим. Не берусь сравнивать с Баслыком, поэтому оцениваю только Порошина.
Понимали мы оба, что ни о каких романтических отношениях говорить не стоит, хотя… Днём работа, ночью можно было удовлетворить потребности.
На эмоциональном уровне мы подходили друг другу, пусть не было страсти, которая является уделом молодых и глупых, зато было понимание и полная гармония. А в операционной он снова становился Порошиным, тем, которого я знала столько времени.
И эти два года после в экстремальном режиме «вкл-выкл», не могли лишить меня простых плотских утех. Пережили мы даже вооруженное нападение, когда люди с оружием и масках ворвались в здание больницы и под прицелом вывели несколько раненых египтян. Это позже мы узнали, что террористы ИГИЛ произвели массовый растрел египетских арабов. Каждый день как по лезвию. А потом…
Потом в моей жизни появилась ещё одна маленькая радость — Асая. Маленькая девочка, оставшаяся сиротой и живущая несколько месяцев на улицах Тиджи. Ее привезли к нам в госпиталь волонтеры. В свои четыре она отставала не только по физическому развитию, но и по умственному. Запущенный больной ребенок с полным букетом болезней бродяг.
Почему в политической игре взрослых дядек всегда страдают дети? Их за это время я видела не мало. До них не было дела государству, поэтому кормить и лечить приходилось подобным организациям. Но эта девочка с огромными глазищами запала в душу и поселилась в моем сердце. Это был тот случай, когда я плача улыбалась. С ней рядом мне хотелось жить, и я молила всех святых, чтобы никто у меня не смог ее забрать.
— Ты уверена? — Андрей понимал все по моим взглядам и поведению.
— Да, абсолютно!
— Тебе не разрешат самой растить ребенка.
— Но ты ведь поможешь?
Его вздох и лёгкая полуулыбка за густой бородой говорили сами за себя.
— Зная тебя ни один год, я понимаю, что спорить бесполезно. Хорошо, я помогу.