Николаев, соглашаясь, кивнул.
Несколько минут все молча допивали кофе.
- А я тут посмотрел еще одну фильму, - сказал скучно Николаев. Ева уставилась на него с интересом. - Там было все наоборот... Огромная такая женщина, у которой не видно даже конца... В смысле, у нее не видно верхней части туловища и головы... Только низ, но с очень достоверными подробностями! В этот низ входит, вернее, пролазит наш допрашиваемый и путешествует туда-сюда... По-моему.., он дошел у нее внутри до желудка и пытался построить там шалаш.
- Да вы вообще представляете себе, что такое искусство?! - заорал Стас Покрышкин, - Ну арестуйте Дали, арестуйте, объявите всемирный розыск за то, что он нарисовал половые органы! Выройте Рубенса и наденьте на него наручники за обнаженку! Варвары!.. Никакого образования... Понятие "сюрреализм" вам что-нибудь говорит?
- Тебе что-нибудь говорит? - спросил Николаев.
Ева удивленно вытаращила глаза и покачала головой.
- Потом я посмотрел еще одну фильму, - Николаев проговорил это уже совсем грустно, - но в этой фильме я вообще ничего не понял... Там все пожирали друг друга, начиная с этих самых нижних мест. Называется "Завтрак с вампирами".
- Я не имею к этому никакого отношения, - быстро проговорил Стас. Кто только не снимал чего-нибудь про вампиров, только самый последний эстет не снимал.
- И они все это ели, - продолжал Николаев, - на такой огромной кровати. Кровать стояла на постаменте, вокруг постамента стояли манекены... А кровать еще вертелась по кругу.
- Я так и знал, что вам не дает покоя моя студия. Людям вашей профессии.., свойственно отвергать все новое, необычное, вы привыкли жить в норах... Вот, пожалуйста! - Стас вытащил из кармана глянцевый листок, расправил его и положил на стол.
Это была вырванная из большого и дорогого журнала страничка. Белая-белая комната с большой кроватью на круглом постаменте, со стены бьет в глаза несуразно яркая картина.
- Это каталог, понимаете?.. Из немецкого журнала, понимаете?! И любой человек с достатком и вкусом, конечно, - добавил злорадно Стас, - может заказать себе такую спальню!
- Николаев, ты бы выбрал такую спальню?
- Я, Ева Николаевна, сексуально здоров, зачем мне так крутить моих женщин.
- Если вы будете надо мной издеваться, я приглашу своего адвоката. Его нет до сих пор только потому, что я надеялся на доверительный разговор, мне нечего скрывать, но в случае издевок я попрошу себя защитить!
- А вы, Стас, напрасно на меня обижаетесь. Разве я издеваюсь? Я просто вас презираю, и все. Чувствую, что не должен вас презирать, а тем более говорить об этом, но презираю и говорю. Сейчас объясню! - предостерегающе поднял руку Николаев и не дал сказать что-то возмущенному Покрышкину. Сейчас... Я мужик здоровый и простой, так погано, как вчера, я еще свои выходные не проводил, а все из-за тебя. Я отрыл человека, коллекционера, так сказать, он коллекционирует необычную эротику и называет ее дорогой эротикой. Я взял у него кассеты. Я купил бутылку и пригласил одну знакомую... Ты ее не знаешь, - это Еве, - мы завалились смотреть твои фильмы. Мне сказали, что ты делаешь эротику. А я это дело очень даже уважаю. Сначала я смотрел, как ты залез в эту бабу... Потом все вы, эстеты, жрали друг у друга причинные места, потом одна твоя талантливая актриса засовывала в задницу одному вполне приличному мужику такое... Короче... У меня совершенно ничего не стояло вчера, мне еще и сегодня плохо, и не знаю, когда я вообще смогу подумать о том, чтобы просто перепихнуться, понимаешь, ты... Зря ты так отмахиваешься, Стас, потому что я для тебя теперь наипервейший человек, я заявляю: то, что ты делаешь, - это не эротика, и порнографией тут тоже не пахнет, а слово "секс" и близко не стояло. Поэтому ты, Стас, перед законом чист. Нет еще наименования твоему искусству.
В наступившей тишине Ева смотрела во все глаза на Николаева.
- Она не верит! - показал на нее Николаев. - Смотри, Стас, не верит!
- Я действительно новатор в своей области. - Покрышкин успокоился и с достоинством выпрямился на стуле.
- Да ты не про то... Она не верит, что у меня теперь - все. Ничего и никогда не встанет после твоего искусства. Но я тебе еще не все сказал. Ты впечатляюще делаешь блевотину, но совершенно не умеешь показывать жизненные вещи... Например, смерть. Ну что у тебя за смерть, скажи, пожалуйста! Актрису натурально жрет вампир, сначала, понятно, она получает удовольствие, потому что любит его, но потом.., почему она у тебя так ненатурально начинает таращить глаза, что-то спрашивает... Не видел ты смерти, Покрышкин, лица такого, когда человек уже ТАМ.
Стас, замерев, смотрел на Николаева. Николаев вдохновенно прошелся по кабинету, стал у окна.
- А, что ты от них хочешь... Люди искусства. - Ева встала и подошла к Николаеву, - Когда им все запрещают, они из кожи вон лезут, идут под статью, но что-то делают. Когда все можно, делай - не хочу, штампуют пошлятину для импотентов. И девицы у них какие-то... Ну ладно, не нравится ей трахаться перед объективом, понятно, она глаза закатывает, изображает страсть, но называет себя актрисой. Ладно, актриса, сыграй радость или горе, смерть например, - их этим приемам должны на первом курсе обучать... А у тебя, Стас, действительно, не смерть, а культпоход в театр.
- Это ты мне говоришь... ТЫ, как я должен показывать смерть!.. Да ее снимать очень просто, ее сделать трудно! Вы, два таракана в этой клетке... Что вы понимаете в искусстве, ей-богу!
- Слушай, Николаев, ничего ты в искусстве, оказывается, не понимаешь... Его актриса... Ну, которую загрызает вампир, такое чувство, что она сейчас или подпустит монолог, или запоет, как в индийском кино, они всегда поют перед смертью.
Потом Николаев сказал Еве, что, вероятно, это индийское кино добило Стаса Покрышкина.
"И раннее утро..." - добавила Ева потом. "И раннее утро", - согласился Николаев.
- Ну вы, знатоки в погонах! Знаете, что она говорила? "Что это происходит, я правда умираю?" Она поняла, что умирает!
- Стас, - сказала Ева, - тебе нужен адвокат.
Николаев ничего не понял.
- На кой ему адвокат?
- Он убил на съемках актрису... Может, не одну. Для искусства.
Стас с трудом сдерживал дрожащие руки.