– Господи, как ты меня перепугала! – обрадованно закричал Стас, облегченно вздохнул и ушел наливать себе кофе. – Ну конечно, ты Ева… как там… не помню, я думал, что это шутка, у меня оператор, мой друг, он иногда странно шутит, но специалист золотой!
Стас поставил на стеклянный столик поднос с одной чашкой кофе, маленьким серебряным молочником и длинным стаканом с соком.
– Однажды он позвонил, сказал, что для меня есть обалденная натура и что нужно за ней немедленно приехать в морг, смешно, да?
Стас с наслаждением нюхал кофе в чашке, отставив ухоженный длинный мизинец. Ева смотрела на пятна, которые он так и не домыл.
– Что это?
– А, ерунда, кровь. Вчера снимал, устал как собака. Девочка тоже притомилась, потом она… не для вашего протокола, ладно, по-дружески? – она немного подбадривает себя иногда, отрубилась, убрать было некому. А в обед у меня натура, – он поставил чашку, сделал глоток сока, потом опять глоток кофе. – Я подумал, что ты – на пробу.
– Кровь, значит… И откуда?
– Из банки. У меня еще три банки осталось, если тебе надо. Нет, ты не подумай, я подделок не люблю, у меня кровь настоящая, не веришь?
– И банки у тебя – трехлитровые?
– Да нет, маленькие, из-под детского питания. Понимаешь, сейчас такая техника, что на общем плане еще пойдет соус, и то не очень. Там, – он неопределенно махнул головой назад, – вроде научились цвет брать подлинно, а у нас с этим всегда проблема была, но когда я делаю крупный план, у меня героиня так небрежно пальчиком берет… облизывает… фактура должна соответствовать! Я – художник.
– Художник… У тебя в июне погибла на съемках девушка. Марина Улыбка.
– Ужасный случай! – загрустил Стас. – Такая актриса, понимаешь, вот что обидно, такая актриса! Обычно как бывает, тело – обалденное, а лицо глупое, лицо обалденное, а рот раскрывать нельзя, а тут – все было при ней. Я очень переживал, что и говорить. Я этот фильм до сих пор не могу смотреть.
– «Любовь вампира», если я не ошибаюсь?
– Нет, это «Сны вампира», а в «Любви» у меня другая снималась. «Сны» более сюрреалистичны. Господи, мне так нравилось работать с Мариночкой!
– И как же это произошло?
– Извини, – Стас обхватил голову руками и театрально вздохнул. Ева подумала, что если он сейчас начнет изображать непомерную скорбь, то она сорвется, но вдруг услышала совершенно спокойный и строгий голос: – Извини, конечно, но не могла бы ты показать свои документы.
– Вот так, значит, раздеваться больше не нужно?
– Не нужно. Документы, пожалуйста.
– Из моих рук, – Ева развернула удостоверение.
Стас приблизил к ней лицо. Она вдруг заметила не до конца смытую с ресниц тушь.
– Минуточку, извини, – он набирал номер по телефону. Ева пошла к камину с кованой решеткой.
– Да, я понимаю. Но мне сообщили, что дело закрыто, несчастный случай. Да, я понимаю, я не волнуюсь, просто мне нужно решить, приглашать ли адвоката, вы меня тоже правильно поймите, постоянные преследования, штрафы, а ведь я художник, я должен работать, вот что важно. И потом, ко мне пришли домой! Да, спасибо, спасибо, я спокоен.
Стас сел на стул. Он оценивающе уставился на Еву. Ева поднялась на подиум и смотрела через белое пространство комнаты на него. Спустя несколько минут Ева заметила, что он определил для себя стиль поведения, расслабился, сцепил пальцы, хрустнул ими и дружески улыбнулся ей.
– Так как же это произошло?
– Все произошло так, как записано в протоколе, из-за осла.
– Из-за осла… А где был осел?
– Осел висел над кроватью, – Стас показал рукой вверх. Ева подняла голову, над кроватью из потолка торчал большой крюк. Только теперь Ева заметила, что не видит ни одной лампы. Потолок тоже был абсолютно пуст, только этот крюк. – Осел немного кружился, а Марина стояла приблизительно там, где стоите вы. Вдруг осел дернулся, Марина испугалась, отскочила назад, упала со ступенек и напоролась на решетку камина.
Ева оглянулась назад. Камин выглядел безобидно. И стоял далеко.
– Камин передвижной, он стоял рядом со ступеньками. Кстати, этот подиум, на котором вы сейчас находитесь, вращается, да-да, мне обошлось это в копеечку, но зато просто шик!
Ева опустилась на колени и осмотрела место соединения подиума со ступеньками. Очень качественная работа, что и говорить.
– Я хотела бы узнать вашу сексуальную ориентацию.
– Это что, нужно для следствия? Потрясающе! Я оркестроподобен.
– Что это значит? – Ева спустилась со ступенек и внимательно осматривала копья решетки.
– Это значит, я хотел бы попробовать в жизни все, но предпочитаю женщин. Чтобы вам было яснее, на мне можно играть всем, но только гений затронет самые потайные струны!
– Я спросила, потому что у вас на лице следы макияжа.
– А вот у вас на лице нет следов макияжа, следует ли из этого, что вы лесбиянка?
– Из этого следует, что сегодня у меня трудный день.
– Знаете, я по профессии стилист. Отрабатываю стили, говорят, талантливо, хотя, что такое талантливый стилист? Это значит, что он напрочь лишает вас вашей, пусть и не совсем удачной индивидуальности и навязывает выгодный ему стиль. Я помог многим эстрадным дивам лишиться индивидуальности, хотите, сделаю вас приспособленной.
– Нет. Не хочу.
– Но ведь у вас на лице полная растерянность, отсутствие макияжа, вы как будто собираетесь плакать, а вашу ненависть ко мне я просто чувствую! Никакой приспособленности, этак вы меня скушаете, но обвинить в чем-то не сумеете. А мой макияж вполне объясним: я часто сам снимаюсь в своих фильмах, вчера была моя сцена.
– Вы были вампиром?
– Нет, я страдающий любовник. Какой из меня вампир? Я должен, страдая, наблюдать предсмертные судороги своей возлюбленной…
– А где ваша возлюбленная?
– Философский вопрос, если вы не имеете в виду, где сейчас находится вчерашняя актриса. Я вижу, что вас интересует именно актриса. Ничем не могу помочь. Это была одна из восьми возлюбленных этого фильма.
– А вы снимаете ваши фильмы по сценарию?
– Да, у меня есть сценарий, хотя он поместится на странице. Главное в таких фильмах – актеры и диалоги. Вы не замечали, как можно испохабить самый замечательный приключенческий фильм, навязывая зрителю дурацкий разговор героев, и как можно оживить любую чушь емким и образным диалогом. А что касается актрис, ко мне можно прийти на один вечер, раздеться или, соответственно, одеться, – он кивнул в сторону гардероба, – отыграть, что я скажу, получить деньги и уйти. Трех часов мне вполне достаточно, таким образом я собираю материал, потом монтирую, что понравится, а актриса может совершенно не знать, в каком фильме она снялась.
– Вы работаете здесь? А где вы монтируете фильмы?
– Все здесь, – Стас устало обвел рукой свою студию. – Знаете, почему я вас раздражаю? Вы не верите, что я талантлив, вы вообще не верите, что я УМЕЮ. Вы хотели сблевать – это в монтажной. – Он провел Еву в гардеробную, откуда небольшая дверца открылась в совмещенный санузел и монтажную.
Большая, метров двадцать, комната с унитазом, биде и ванной в одном углу и дорогой монтажной аппаратурой в другом, не имела окон. Стол и пол были завалены кассетами, возле ванной на полу стояла початая бутылка коньяка. Стас заметил внимание Евы к бутылке и пояснил:
– Мой оператор. Он, вообще, пьет, но талантлив, и потом, у него полная шизофрения, такая удача! Талантливый шизофреник – это находка. Мы работаем практически вдвоем, он и я, ну и, конечно, актеры, но это случайные люди.
Ева устала. Она оделась, подхватила свою сумочку с пола и напоследок решила все-таки получить ответы на некоторые вопросы, только чтобы коротко и ясно, без художественных отступлений. Так, уходя, она выяснила, что Стас Покрышкин не употребляет наркотиков, не состоял в законном браке, не привлекался за изготовление и распространение порнофильмов.
Пятница, 18 сентября, вечер