Лиза: «Мамочка, я всегда говорила, тебе только инвалидной коляской управлять. А вот я, между прочим, в свои неполные шестнадцать лет…»
Митя: «Мам, а она вдребезги, да? Ну, машина? В лепешку? В хлам? В мусор? Да?.. Класс! Круто!»
Свекровь (на ухо своей соседке, но так, чтобы было слышно даже в задних рядах партера): «Еще когда они поженились, я говорила, я предупреждала… Чего можно ожидать от человека, который моет пол не вдоль половиц, а поперек? Только морального ничтожества и жизненной несостоятельности. Из ПТУ для особо одаренных тупостью дебилов ее исключили бы за профнепригодность. Еще когда Вадик ухаживал за ней, я увидела, как она зашивает колготки — телесные колготки белыми нитками! — и сказала сыну: «Подумай, семижды семь раз подумай, сынок, какую ни к чему не годную девицу ты хочешь взять в жены!» Я умоляла его, я вставала перед ним на колени, ползала в пыли, я ночами не спала, я выпила семь раз по семь флаконов корвалола, — но он все равно женился на ней! Хотя у меня на примете была умница Ирочка, сводная племянница Людмилы Петровны от ее второго брака со Станиславом Игоревичем, — прекрасная, воспитанная, образованная девушка, кажется хореограф. И к тому же удивительная хозяйка — о, как она маринует кабачки! Даже сам Господь Бог не смог бы их так замариновать… И вот что мы имеем на сегодняшний момент: все гости в сборе, у всех в душе царят праздник и радость, в желудке — приятное предчувствие шашлыка, и тут заявляется она! И портит нам семейно-деловую радость своим помятым видом, а ее кровь, размазанная по щеке, напрочь отбивает всем аппетит. И у меня от ее ущербного вида разыгрывается повышенное давление и хроническая мигрень. И вместо того, чтобы жарить шашлыки и наслаждаться жизнью, гости вынуждены ахать и охать вокруг нее, спрашивать, не болит ли где и где болит, вытирать кровь, вызывать «скорую» и милицию. Тогда как у меня все последние лет тридцать болит все тело — от кончиков ногтей до кончиков волос, — но при этом никто не спрашивает, где и что болит, не вызывает мне «скорую» и не трет сочувственно щек. И милиция мной тоже не интересуется. Хотя я никогда не кладу уксус в баклажанную икру и не порчу людям праздник своим несвоевременным попаданием в ДТП… Впрочем, что еще можно ожидать от человека, который моет окна без нашатырного спирта, одним только мыльным раствором? Тот, кто поступает так, — никчемное существо, обременяющее собой подлунный мир».
И только моя подруга, с которой мы дружим с первого класса — нет, со второго! — скажет, пожалуй:
«Брось, это не страшно, до свадьбы заживет. Пойдем, тебе нужно чего-нибудь выпить… Пустяки, главное — ты жива».
И, видя, что я всхлипываю и трясусь мелкой дрожью, прошепчет на ухо:
«Да плюнь ты на все! Машина — груда металлолома, Вадик — болван, дети еще маленькие, а свекровь — выжившая из ума стерва… Ляг, поспи, и все пройдет. Завтра будет утро, завтра начнется новая жизнь».
Она всегда так говорит. Моя милая, милая, милая подруга…
И я набираю ее телефон…
Не дозвонившись, тихо сматываюсь с места происшествия. Я не вызываю милицию, «скорую», никого не зову на помощь. Хотя страшно болит голова и руки ходуном ходят — от потрясения.
Я шмыгаю в кусты, бегу по тропинке, не оглядываясь — как будто за мной кто-то гонится. А потом, споткнувшись о бревно, падаю, лечу кувырком, зарываюсь носом в землю, да так и остаюсь лежать, вдыхая запах прелой земли, болотной жижи и трухлявого дерева. И лежу так долго, пока лес не погружается в молоко ранних сумерек и ко мне не возвращается способность чувствовать.
Я не слышу истерического визга милицейской сирены. Ничего не слышу. Только вижу — небо обсыпали соленые, крупного помола звезды.
Значит, сейчас ночь…
ГЛАВА 5
Вова Кукушкин всегда боялся женщин.
Конечно, женщины привлекали его своей внешней стороной, но одновременно отпугивали его необходимостью своего пожизненного содержания.
Еще когда Вова Кукушкин был маленьким, его мама, любящая ласковая мама, твердила сыночку:
— Запомни, Вовик, женщины коварны и расчетливы. Они желают заполучить мужчину для того, чтобы всю жизнь, надрываясь в непрестанных трудах и заботах, он содержал их самих и их детей. Обещай мне, что ты будешь осторожен!
И Вовик дал обещание своей любимой матушке, еще не осознавая роковой предопределенности своего обета.
Отец у него, понятное дело, имелся, как же в таком деле без отца… Но, скоропалительно женившись на его матери и столь же скоропалительно разведясь, отец Вовика вместо размеренного семейного бытования предпочитал постоянно попадать в сети коварных женщин, путаться в них, погибать, чтобы так и не погибнуть окончательно.