— Не веришь? Ну, поставь пломбу для надежности.
И потянула вниз молнию на штанах.
Первая запомнившаяся размолвка произошла, когда в чуланчике, в ворохе рухляди Батраков наткнулся на пачку сигарет. Взял, повертел с недоумением и обидой. Как же так, ведь обещала…
Вошла Татьяна, поняла, сделала виноватое лицо:
— Ну, прости, не удержалась. Три штучки только. Ну, швырни в печку, и все.
— Ты ж обещала, — сказал Батраков.
— Ну, прости, — примирительно улыбнулась она.
— В рать-то зачем? Не можешь — кури при мне. Только не ври.
И тут она вдруг закричала, слезы рванулись из глаз:
— Ну не могу я так! В тюрьме я, что ли? Ну что я сделала-то?
Батраков растерялся, забормотал:
— Танюшка, да ты что? Что ты? Да кури, ради бога, если уж так. Я ведь почему? Ты молодая, женский организм, здоровье, сама понимаешь… У нас вон дома сосед…
— Ладно, швырни их в печку и забудь.
— Зачем в печку? Раз уж хочешь…
— Тогда держи у себя, — сказала она, — я ведь сама знаю. Но вот бывает иногда… Пускай лежат на черный день. Только если попрошу, не спрашивай, что и как. Дай, и все. Ладно?
— Идет, — пообещал Батраков.
Сигареты понадобились не скоро, месяца через полтора. Причины не было никакой. Случилось это в воскресенье. С утра часа полтора поработал дождь, освободив их от поливки. Потом солнце взяло свое. Батраков дождался, пока подсохнет, и часа четыре возился с сарайкой, менял изодранный, пересохший, трухлявый толь. Вернулся в дом голодный, схватил, что увидел на столе: ломоть хлеба, кусок холодной курятины. Отогнав первый голод, удивился, что Татьяна молчит — ни словечка, ни ухмылки. Глянул повнимательней — сидит на лавке понурая, локти в колени.
— Ты чего?
Она вяло шевельнула ладонью:
— Да нормально…
— Не приболела?
— Чего мне сделается…
Батраков подсел к ней, обнял, погладил по щеке, по груди.
— Танюшка, ты чего?
Она вдруг посмотрела на него — глаза измученные, жалкие:
— Дай закурить, а?
Без вопросов, как и договаривались, он достал сигареты:
— Ну, на, конечно, на.
— Не обижайся, ладно?
— Чего ж обижаться? Раз надо…
Она закурила. Батраков достал старые, оттопавшие свое ботинки и стал вертеть в руках, прикидывая, на что бы полезное употребить. Ничего путного не придумал, но хоть над душой не стоял.
Докурив, она попросила:
— Можно еще одну?
У него аж горло перехватило от жалости, заговорил невнятно:
— Танюшка, да ты чего? Что я тебе, жандарм какой? Раз требуется…
И опять она тянула дым, как алкаш водку, не спеша и не жадничая, но каждым глотком дорожа и наслаждаясь.
— Все, — сказала она потом, — отлегло.
Он осторожно спросил:
— Тебе плохо?
Она усмехнулась обычной своей усмешкой, только взгляд был в сторону и тоскливый:
— Наоборот — слишком хорошо. Со всех сторон сыта. — Снова усмехнулась, уже повеселей. — А волк должен быть голодный и злой, так ему положено. Понял?
— Какой же ты волк? — сказал он и провел ладонью по нежной щеке ее.
— Ну, волчица.
— Уж скорей котенок.
С каждым словом он жалел ее все больше и больше, и в конце концов эта волна жалости вынесла его туда, куда выносила обычно: хотелось обласкать и защитить ее всю, и даже легкий домашний халатик стал этой жалости помехой. Татьяна сперва была вялой и с привычной податливостью подчинялась его рукам, потом зажглась.
Вечер был душный, они окатились в сенях нагревшейся за день водой. Вытираясь, Татьяна сказала:
— Пойдем куда-нибудь, а?
— Куда?
— В гости. Бутылка есть.
— Давай, — согласился Батраков, — к кому?
Она подумала немного:
— Пожалуй, не к кому. Ни к кому не охота. Может, в район сгоняем?
— Не поздно?
— На попутках. — Опять подумала и сама же отвела идею: — Да нет, не стоит. Правда, поздно. Давай сами выпьем? Вдвоем.
Не торопясь, по-вечернему умиротворенно, они усидели пол-литра под курятину и малосольные огурцы.
— С тобой хорошо, — благодарно сказала Татьяна, — понимаешь. Как ты все понимаешь, а?
— Ты же мне не чужая, — застеснялся Батраков.
— Стасик, — сказала она и вздохнула.
Потом Батраков не раз думал, что сам же и виноват: размяк, привык к покою, стал относиться к Татьяне как к обычной домашней жене. Ведь мог же, многое мог! И к морю чего стоило съездить, всего-то пути часа три. И подальше куда, ну хоть за Байкал, в Читинскую область, в тот их поселок, к Галие… договаривались же, сама Танюшка первая и предложила. Деньги, конечно, но что деньги, деньги зарабатываются…