Этим восстанием они хотят вернуть себе то положение, которое они занимали раньше и которое было у них отнято. Они хотят, чтобы их прежнее место в обществе было возвращено им под официальной охраной закона, санкционировано соответствующими договорами и трактатами. Мужчины же отстаивают занятые ими позиции, опираясь на доводы, шаткость которых они чувствуют, может быть, и сами.
Такое положение вещей не может тянуться долго. Рано или поздно оно должно закончиться к обоюдной выгоде обеих сторон. Нельзя допустить, чтобы сумма энергии, опыта и изобретательности, которыми обладает женщина, не нашли себе применения и не завоевали себе того уважения, которое заслуживают. Даже мужчина, смотрящий на все с точки зрения простого утилитаризма, — являющегося, впрочем, неизбежным фундаментом как социальной, так и промышленной жизни, — даже сам мужчина должен будет понять, в конце концов, какой полезной сотрудницей в его труде может быть для него женщина и как высоко может она поднять производительность этого труда.
Возможно, что тогда, при новом распределении труда между обоими полами, на долю женщины опять выпадут те формы деятельности, которые наиболее соответствуют ее инстинкту, ее натуре, ее физическому сложению и ее моральным тенденциям. И не одна только забота о ребенке и о доме должна стать ее достоянием. Существует бесконечное множество ремесел и профессий, которые, после кратковременного пребывания в сильных, но грубых руках мужчины, должны снова сделаться исключительной монополией женщины[2].
II. Литературные способности женщины
Мы с удивлением замечаем, что в некоторых отраслях литературы женщина не оставила никакого следа своего творчества, и именно в тех отраслях, которые, казалось бы, более принадлежат к кругу ее умственного развития. Мы не можем поставить ни одного женского имени рядом с именами Перро, Андерсена, братьев Гримм, Гауфа; а, между тем, во всех странах и у всех народов женщины всегда были хранительницами народных преданий и сказок, женщины — от деревенской избы до детских богатых домов — всегда пересказывали старые сказки о Золушке и о Синей Бороде. В сущности же женщину никогда не привлекала к себе область сказочной литературы; причиной тому — бедность ее фантазии. Женщина одарена острым пониманием, большой наблюдательностью, но для того, чтобы применять эти ценные в литературе качества, ей необходимо иметь перед глазами действительные факты и реальные явления. Химеру и на самом быстром коне по топографической карте не догонишь. Для этого необходимо иметь большие и сильные крылья, не бояться головокружительных высот и обладать известною способностью к иллюзии, фантазией и смелостью — свойствами, которых нет в женской натуре, и которые она, следовательно, не может вложить в свои произведения. Женщина никогда не создавала ничего — по крайней мере ничего выдающегося — в области драматической поэзии. Ни одного женского имени мы не можем поставить рядом с именем Эсхила, Софокла, Шекспира, Шиллера, Расина, Мольера и даже с именами менее знаменитых драматургов: Скриба, Дюма, Ожье, Донне, Джакозы и т. д. Почему женщины никогда не осмеливались писать для сцены, на которой, однако, выступали с таким блеском и являлись самыми лучшими и близкими сотрудницами драматических писателей? Марс, Рашель, Дорваль были замечательными трагическими актрисами; Дузе, Сара Бернар, Режан, Сада Якко являются их достойными наследницами на сцене.
А между тем сценическое искусство всегда было самым распространенным и любимым занятием образованного и изящного общества, общества, дающего наибольший контингент писательниц. Да и вообще женщины — самые страстные любительницы театра. Причина того, что драматическая литература не имела представительниц в женском мире, коренится в самой сущности женской природы, не соответствующей этому роду поэзии. Сценическое произведение должно отличаться определенным синтезом, быстротой и неослабляемой силой действия: фабула развертывается в нескольких актах, в нескольких сценах, разыгрывается в действии, а не рассказывается. Женщина же скорее склонна к анализу, к описаниям, к многословию и, втиснутая в рамки трех или даже пяти актов, чувствует себя не в своей тарелке, и действие выходит у нее неясным, вялым и запутанным. Она вполне в своей сфере лишь в таком роде литературного творчества, который позволяет ей не сосредотачиваться, а распространяться, анализировать, а не синтезировать.
Возвышенная поэзия также дает весьма малый контингент женщин, могущих равняться с мужчинами. Я не считаю принадлежащими к этому роду поэзии стихи Виктории Колонна или герцогини де Ноайль: они правильны, красивы, звучны, картинны; но в сущности это лишь хорошенькие вещицы, в которых не чувствуется истинного вдохновения, и нет строгой красоты формы. Великой поэтессой, достойной стать рядом с Шелли, Теннисоном и Байроном (это не мое смелое суждение, а мнение Ипполита Тэна) была одна Елизавета Баррет Браунинг. Она одна одарена истинно поэтическим чувством. Ее «Португальские Сонеты», ее поэма «Aurora Leigh» — шедевры по чистоте формы, благородству, замысла, пылкости чувства и вдохновения и тщательности отделки.