ЛЮБА. Ты что, и телефон запомнил?
ДЖОРДЖ. Год отплытия Колумба минус один, и три тройки впереди. Три, три, три, четырнадцать девяносто один.
ЛЮБА. С ума сойти.
ДЖОРДЖ. Ну и последний — Р. Роберт. Этот целых три раза звонил. Видно, решил, что я справочное бюро. Они вообще все думают, что я справочное бюро.
ЛЮБА. Вешал бы трубку.
ДЖОРДЖ. Ну, это уже хамство.
ЛЮБА. Да? А то, что они домой мне звонят — не хамство? Пускай в офис звонят! Почему ты их всех всегда защищаешь?
ДЖОРДЖ. Люба!
ЛЮБА. Нет, просто интересно — почему?
ДЖОРДЖ. Я не защищаю.
ЛЮБА. Тебе плевать на мои нервы.
ДЖОРДЖ. Мне совсем не плевать, и ты это знаешь. Ты просто устала.
ЛЮБА. Да, устала! Потому они все с утра до ночи лезут мне в кишки! А ты их всех защищаешь! Меня бы защитил!
ДЖОРДЖ. Ангел, успокойся. Они мерзавцы. А ты мой ангел. Я тебя люблю. (Целует) А ты меня любишь?
ЛЮБА. Люблю, люблю!.. Люблю, сказала я. Я тебя люблю, и ты меня любишь, и я тебя люблю…. А как его было не любить? Он же, и правда, был идеальный. Он предупреждал все мои желания. И все нежелания тоже. Он все чувствовал, все предусматривал и все предугадывал. Он был настолько идеальный, что иногда мне жутко хотелось взять бутылку самого лучшего калифорнийского вина и разбить об его голову. Потом мне было стыдно. То есть, я себя убеждала, что мне стыдно. Ты просто с жиру бесишься, говорила я себе. Муж объелся груш — это не он, говорила я себе, это ты сама объелась. И снова срывалась, и орала, и отпускала идиотские шутки. Он ни разу не разозлился, ни разу не обиделся, даже голоса ни разу не повысил…. Сперва это озадачивает, потом привыкаешь, потом понимаешь — это и есть любовь. А потом наступает день, когда… В этот день как раз были груши.
ДЖОРДЖ. Ты мое чудо. Успокойся. Может, тебе груши не нравятся?
ЛЮБА. Да нравятся, нравятся… Я просто устала. Извини. (Ест. Отталкивает тарелку) Бред какой-то! Просто бред!
ДЖОРДЖ. Что именно?
ЛЮБА. Да все! Вообще все, понимаешь? Вот скажи, чем ты здесь целыми днями занимаешься?
ДЖОРДЖ. Я?
ЛЮБА. Ты, ты. Про себя я все знаю. Я в девять утра выхожу из дома. Еду в офис. Сажусь за стол. И продаю калифорнийское вино туда, где его жаждут выпить. Но когда за мной закрывается дверь, чем занимаешься ты?
ДЖОРДЖ. Ну, не знаю. Готовлю себе завтрак, потом убираю на кухне, потом беру пылесос… Потом читаю газеты. И параллельно думаю, что бы тебе сготовить на ужин. Потом идет мыльница..
ЛЮБА. Мыльница?
ДЖОРДЖ. Телевизор. Мыльные оперы.
ЛЮБА. Ты что же, средь бела дня сидишь и смотришь всю эту чушь?
ДЖОРДЖ. А мне нравится. Успокаивает. Одни и те же лица, одни и те же проблемы. Они там все постоянно женятся, разводятся, делают аборты… И ты вместе с ними. Они чудные ребята. И говорят красиво, и одеты хорошо — даже когда им плохо. Очень утешает.
ЛЮБА. И это весь твой день?
ДЖОРДЖ. Нет, это с двенадцати до трех. Потом я иду по всяким делам.
ЛЮБА. Выходишь в свет.
ДЖОРДЖ. Ну, вроде того. Магазины, химчистка, прачечная, да мало ли. Наверное, со стороны, кажется, что все это ерунда, но когда сам берешься, оказывается, дел в доме полно.
ЛЮБА. Да почему. Я знаю, что полно.
ДЖОРДЖ. Да. И я эти домашние дела делаю с удовольствием. Тем более других-то забот у меня нет. На работу ходить не надо. Я всю жизнь работал — с меня хватит. Достаточно того, что ты работаешь. Если бы еще и я работал, мы бы с тобой вообще не виделись.
ЛЮБА. Мы и так почти не видимся.
ДЖОРДЖ. И кто бы все делал по дому? Пришлось бы кого-то нанимать — чтобы приходили, убирали, готовили — они б тут все угробили.
ЛЮБА. Ничего, нашли бы выход.
ДЖОРДЖ. А зачем, ангел мой? Почему надо что-то искать? Мы и так отлично живем. Разве нет?
ЛЮБА. Отлично.
ДЖОРДЖ. Ты мой ангел. Я тебя люблю. (Пытается поцеловать)
ЛЮБА.(отстраняясь) Ну, скажи, неужели у тебя никогда не возникает порыва, стремления, желания, все это бросить, разорвать оковы, обрушить стены и вырваться на волю?
ДЖОРДЖ Как перешел на кофе без кофеина — не возникает.
ЛЮБА. Налей мне еще.
ДЖОРДЖ. Плохой день, да?
ЛЮБА. Да, и становится все хуже.
ДЖОРДЖ. Попробуем улучшить…