Только не говори — нет. Пол… Прошу тебя… Скажи — да, ну, скажи, скажи…
Пол целует ее. Музыка Q-6 — каденция.
Да?
ПОЛ. Да.
ЛЮБА. Он сказал…
ПОЛ и ЛЮБА. Да!..
ПОЛ. Да…
Он по-прежнему сидит на стуле. Она находится за его спиной. Музыка Q-7.
ЛЮБА. И лицо его было грустным, когда он смотрел на меня, а потом оно стало каким-то сонным и незнакомым, я чуть не отпрянула, так странно он смотрел — совсем как чужой, да-да, я чуть не отпрянула, но его рука… сперва была только рука… она вдруг проникла… и его пальцы расстегивали, все, что там было застегнуто… а потом тяжесть напряженного тела, и шумное дыхание, и снова руки, руки… И я поняла — вот, сейчас… Сейчас это случится, я поняла, сейчас это начнется — и это началось…
ПОЛ. О!..
ЛЮБА …это был его голос.
ПОЛ. О!..
ЛЮБА. И лицо его уже тонуло в моем теле, которое таяло в его губах, а потом я ощутила улыбку — она возникла в его руках, в его пальцах, и эта улыбка уже была смехом, и этот смех уже сотрясал все его тело, а потом само тело его исчезло…
Они хохочут.
И я перестала понимать — кто это рядом со мной…
ПОЛ. Люба…
ЛЮБА ….это был его голос.
ПОЛ. Скажи, если будет больно.
ЛЮБА. А я и забыла, что должно быть больно — вроде же должно! — все мои познания, все эти книги и диаграммы разом вылетели у меня из головы…
ПОЛ. Ты что?
ЛЮБА. Ты что, спросил он, а я спросила — ты уже все? И он сказал…
ПОЛ. Нет..
ЛЮБА. А я спросила, а сейчас? А он сказал…
ПОЛ. Нет еще…
ЛЮБА. А сейчас?
ПОЛ. Нет…
ЛЮБА Ну?
ПОЛ. Нет!..
ЛЮБА. Ну же?
ПОЛ и ЛЮБА. Да, да, да!..
ЛЮБА (сдавленный крик) Да — а-а — а!
Музыка смолкает. Долгая тишина.
Знаешь, Пол, в коленках ты, может, и слабоват, но локти у тебя железные.
ПОЛ. Мне уже получше.
ЛЮБА. Надо же, а я и не заметила. Я бы непременно заметила. Только не за тем следила.
ПОЛ. Голова уже совсем не кружится.
ЛЮБА. Я все делала как надо?
ПОЛ. О, да.
ЛЮБА. А по времени — не слишком быстро?
ПОЛ. Ты-то в порядке?
ЛЮБА. Ну да… Пора.
ПОЛ. Нет — нет… Ты-то в порядке?
ЛЮБА. Да… Я… ну да…
ПОЛ. А то мне уж идти пора.
ЛЮБА. Что?.. А, конечно. Иди
ПОЛ. Я сейчас. (Надевает ботинки.)
ЛЮБА (почти машинально) Бумажки не забудь.
ПОЛ. Какие бумажки?
ЛЮБА. Ты же бумаги взял — отцу отнести.
ПОЛ. А, да… Он там, ждет, небось…
ЛЮБА. Слушай… Я думаю неплохо бы нам это повторить, а?
ПОЛ. А?.. Да, неплохо бы.
ЛЮБА. А то, похоже, все это не так просто, как мне казалось…
ПОЛ. Ну, ясно.
ЛЮБА. Знаешь, перед тем как настанет время Билли… Я думаю, мы с тобой могли бы немного попрактиковаться.
ПОЛ. Ну да… Конечно…
ЛЮБА. Если ты, конечно, не против…
ПОЛ. Я? Почему?… Не против!..
ЛЮБА. Можно в среду в это же время, и в четверг, а в субботу — утром…
ПОЛ. Понятно.
ЛЮБА. Значит, договорились.
ПОЛ. Ага.
ЛЮБА. Ну, все. иди.
ПОЛ. Ладно. Я приду.
ЛЮБА. Ну, чего ты стоишь? Ты же торопился.
ПОЛ. Ну, пока…
ЛЮБА. Ради Бога, Пол. Идешь — так иди. Не стой на пороге.
Пол порывисто целует ее в щеку.
Ты чего?
ПОЛ. Ничего.
Уходит.
ЛЮБА. Ничего Точное слово. Ничего. Я даже не смогла бы его толком описать. Какие-то отдельные черты, но они всплыли в памяти уже потом. Глаза, губы, линия шеи — иногда я убеждаю себя, что помню как он выглядел, но в глубине души знаю, что это самообман.
Начинает одеваться, затем причесываться.
Нет — Вильям! Вилли — Билл — вот кто был у меня в голове… А вовсе не Пол. Я думала, если это так здорово даже с Полом, то как прекрасно должно быть с Вильямом. Я думала, если мне хорошо с этом нелепым чучелом, то сколь же дивно будет со златокудрым протестантским принцем. Ну, а Пол держал слово — приходил каждый день, и мы практиковались. Он входил в одном и том же мятом пиджаке, он спотыкался в дверях, он что-то бормотал, извинялся, заикался, а потом мы прыгали в койку, и все его заикания разом кончались. Мы практиковались не щадя себя, так что дней через десять я уже была матерая трахальщица. Мой час настал. Я позвонила принцу и сказала, чтобы он поднял с места свою задницу — я приглашаю его к себе.