Не хочется превращать при этом все виды любви в анархическое хаотическое нагромождение, освященное этикеткой агапы. Помимо прочего, в Первом послании коринфянам твердая и четкая позиция Павла в отношении πορνία, т. е. разного рода разврата от гомосексуальности до проституции, представляет собой наставление для христиан всех времен (см. раздел 8.5). Несколько преувеличивая, но не искажая положение вещей, мы осмеливаемся утверждать, что при ближайшем рассмотрении в Новом Завете не обнаруживается абстрактных упрощенных и упрощающих схем типа «жертвенная любовь» и «жаждущая любовь», «восходящая» и «нисходящая любовь», «страстная любовь» и «любовь эгоцентрическая».
Агапа принимает различные формы. В принципе она совместима с любой конкретной формой любви – отцовской, материнской, сыновней, братской, дружеской и т. д., совместима и с любовью «эротической». Не случайно, что у Павла или у Иоанна, как и во всем Новом Завете, эрос и филия нигде не изображаются как нечто низшее по сравнению с агапой. Агапа не противопоставляется эросу, как об этом говорит Нюгрен. Агапа противостоит только языческому эросу, в котором как Ветхий, так и Новый Завет усматривают «обожествление» или «демонизацию», гнушаются мифологией и развратом и даже отказываются от присущего этому эросу языка. Но для христиан «эротическая» любовь была и остается даром искупленного творения, благословленным благословением агапы. «Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего (οὐδέν) в себе самом (δι'ἑαυτοῦ) нечистого», решительно и энергично провозглашает Павел (Рим 14:14). Почему же эрос должен быть нечист «в себе самом»? Утверждать такое было бы просто богохульством. Под разными небесами человек, пусть даже «падший» несет в себе отпечаток изначального творения – образ Божий. Дарованное Богом искупление во Христе через Духа Святого сохраняется и действует в мире до конца веков. Может ли быть иначе?
«В начале» существовал эрос со-сотворенный вместе с людьми и их разделением на мужское и женское начало (гл.3–5). Но теперь изначального, всегда наполненного гармонией и ликованием, восторгом и счастьем, увы, больше нет. Несомненно, теперь нас ждет не невинный эрос в саду наслаждений, а сомнительный эрос в диком поле, в который превратился наш мир. Эрос, как и все прочие формы любви – каждая по-своему, повсюду стал причудливым и неверным, беспорядочным и извращенным, деспотическим и насильственным. Эрос, или сексуально окрашенная любовь мужчины и женщины и, соответственно супружеской четы, далеко не всегда проявляется как восхищение, воспетое в Песни песней (гл. 5). Но говорить ему «нет» – дело мрачных пессимистов.
Агапа – это не разрушительное противодействие эросу, целиком зараженному силами зла, навеки обосновавшемуся в сердцах людей. Это совсем другое: агапа представляет собой удивительную форму любви, которая вбирает в себя, украшает и возвышает все виды любви и отношений, наполненных любовью, – дружбу, солидарность и в конце концов эрос. Она оживляет человека и включает его в спасительную динамику воплощения. Здесь не прозвучит диссонансом принцип: gratia non distruit, sed sanat et perfecit naturam[344].
Спасение целиком охватывает суровую и трагическую историю. Предопределенное от самых истоков, начавшееся в народе обетования, в Израиле Божием, эсхатологически осуществленное во Христе, родившемся, жившем, умершем и воскресшем, это спасение не может не охватывать и не увлекать за собой также и любовь во всех ее видах и формах. Ко всеохватывающему «домостроительству» искупления принадлежит и эрос – как форма сексуального влечения и желания, чувственности и страсти, наслаждения и нежности. Но, как и всякое явление, эрос нуждается в исцелении и восстановлении в первоначальном достоинстве силой благодати: иначе говоря, он нуждается в новой жизни, исходящей от аапы. В этом свете можно понять, почему «не любящий (μὴ ἀγαπῶν) брата пребывает в смерти» (1 Ин 3:14).
11.9. Быть личностью значит стать ею в агапе