Однако следует честно признать, что в истории христианской мысли определенные направления в понимании человеческой личности были как бы заблокированы и потому не принесли плодов. Вспомним, к примеру, положения об относительном измерении личности, которое было признано конститутивным лишь для имманентной реальности троичного Бога. Только личности Отца, Сына и Святого Духа мыслились в понятиях отношений или, точнее, как реальные взаимные отношения. Они, и только они, были объявлены непреложно одним, находящимся в отношении к другому в чистой относительности их «перикоресиса», или вечного взаимопроникновения, и каждая из этих личностей тождественна единой божественной сущности, от которой неотделима. Однако дело не дошло до утверждения относительности как структурной характеристики также и человеческой личности, причем с учетом сексуальной обусловленности женского и мужского начала.
От Августина через Фому Аквинского и до нашего времени личность в христианской теологии мыслилась как нечто безотносительное, почти как вселенная, замкнутая в себе самой. Но разве нет единения в различии в «единосущной Троице», или в Боге-в-себе, что обусловливает и приводит в действие раскрывающуюся в истории «Троицу домостроительства», или Бога-для-нас? С точки зрения христианской веры непостижимо творение, искупление, освящение (следовательно, немыслима также история как необратимый и осмысленный процесс) без единого и в то же время троичного Бога, т. е. без личностей Отца, Сына и Святого Духа, различных и соединенных в той истории спасения, которая представляет собой земное толкование вечного внутрибожественного динамизма.
А человек? Почему не согласиться с тем, что относительность, пребывающая на божественном уровне, не может каким-то образом проявляется и на уровне человека? Руководствуясь благородной целью спасти бесконечное качественное различие между Богом и человеком, теологи не осмелились помыслить и сказать, что бытие человеческой личности может, по аналогии с личностью Бога, соответствовать бытию-в-отношении. Отношение или, что предпочтительнее, открытость другому-вне-меня, мыслится как появляющаяся у человека-личности чистая возможность, как модальность, сопровождающая его существование, отличное от «индивидуального существования рационального характера». «Самооткровение» и «внутренняя связь» Бога-Троицы, в котором каждая из трех Личностей является «сосуществующим отношением», не освободили раз и навсегда категорию отношения от предполагаемого неотвратимого и, так сказать, более низкого онтологического состояния «акциденции».
Остается подозрение, что теоретический запрет допустить конститутивную относительность человеческой природы немало содействовало тому, что человек, рассматриваемый христианской мыслью как личность, был оставлен в одиночестве самодостаточной монады. Но если страх провести аналогию между человеком и Богом, рассматривая их личности как отношения, оказался таким парализующим, то в какой степени законно или, лучше сказать, обязательно спросить себя, где тот человек, сотворенный «по образу и подобию» Бога не только Единого, но и Троичного?
Если человеческая личность мыслится как сущностно безотносительная, то как можно помыслить, что конкретная сексуальная обусловленность бытия личности женского пола и личности мужского пола изначально «хороша весьма», что означает позитивную корреляцию и плодоносную взаимность личности равного достоинства? Вследствие господствующего спекулятивного запрета невозможно даже считать эрос проявлением сексуально окрашенной любви, Божиим даром и благословением при сотворении мира, с которым Бог примирился «во» Христе через посредство Духа. Недооценка в теории не может не нанести серьезного ущерба практике, а ошибочную практику нельзя исправить без хорошей теории. Как же тогда можно было настаивать, что образование супружеской пары равнозначно созданию единства, благодаря которому две личности – мужчина и женщина – становятся самими собой, образуя «одну плоть», и что всё это происходит «по образу и подобию Божию»?