Значит ли это, что женщины и матери спасли и продолжают спасать Бога? Кажется, от некоторых женщин-мистиков XIII в. мы восприняли «беременность Богом». Если, с одной стороны, утверждается, что мы должны предоставить пространство мужчинам, а с другой, выдвигается требование, значит, верно, что женщины должны «создавать и представлять человечество, которое знает, что главное – не то, что мы можем произвести и чем можем владеть, но только то, чего мы ждем и получаем»[362]?
Поэтому нужно говорить о «Боге женщин», чтобы продолжить обсуждение – цитируем далее – «специфической женской точки зрения: для нее должна быть сохранена свобода быть вне системы господства ради решительной асимметрии. Эта асимметрия ставит женщину в зависимость от того, чего ничто и никто не может сделать своим, изгоняет всякую иерархию и субординацию»[363].
Но не является ли «теология на родном языке» целиком и полностью «отрицательной теологией» или реальным бегством в иллюзорную мистику? И если Бог, который здесь подразумевается, не Бог-Отец, не Сын, не Святой Дух, но «нечто», которое, как говорится, ни то ни другое, то разве это христианский Бог, Бог «во» Иисусе Христе?
«Власть в передаче веры», традиционно присущая женщинам, по крайне мере в истории Запада, никогда не была лишена хотя бы косвенных жизненно необходимых контактов со Священным Писанием. Мы говорим о Нем, и, несомненно, еще и сегодня есть немало женщин и мужчин, собственной кровью свидетельствующих, что Он жив. Может произвести впечатление, но явно легковесно и ошибочно мнение такого рода: «Единственный неоспоримый факт состоит в том, что в противоположность тому, как поступают все люди, Иисус не воспринимал неосознанно и естественно ценности, на которых основывалась его культура, но усвоил ее корни, глубокие и тайные, и опрокинул их вверх дном, заявив, что теперь они бесполезны»[364].
Если говорить о культуре применительно к миру древних евреев, откуда происходил Иисус Назарянин и где Он трудился, то полезно уточнить, что Иисус не был ее прямым и полным отрицанием, а скорее ее самым прекрасным ее цветком и великим плодом, хотя и выходил за пределы ее канонов и ограничений. Верно, новизна того, что говорил и делал Иисус поражает, ведь Он словно покидал тот мир, который был его миром, но Он не порывал с ним и привел его к завершению, оставаясь в живой связи с этим миром (см. гл. 6–7). Иисус есть иудаизм, который превзошел себя самого.
Но если Он остался в одиночестве, трагическом одиночестве на кресте, как и в истории, которая за этим последовала, то духовный огонь, принесенный Им людям, провозглашенные Им смысл и ценность бытия женщин и мужчин оказались жизнеспособными. Здесь мы не будем обращаться к феномену святости, в частности женской, никогда не исчезавшей среди христианского народа: данная тема наряду со многими другими выходит за пределы проблематики, которую мы пытались осветить в этой книге. Сам факт, что по-прежнему живет волнующее, спорящее, всегда юное возвещение Евангелия Иисуса Назарянина, что живут «бунтарские воспоминания» о Нем и, самое главное, живет надежда, освобождающая и питающая миллионы женщин и мужчин, – всё это продолжает свидетельствовать в пользу «стимула Христа» (Э. Блох).
Иудеи рождаются от матери-иудейки. Мусульмане рождаются от отца-мусульманина. Лишь Тертуллиан, понял, что «fiunt, non nascuntur christiani», то есть христианами становятся, а не рождаются. Но это означает также, что христианство начинается снова с каждым младенцем, приходящим в этот мир, с каждым новым поколением, появляющимся в истории, когда в юном сердце расцветает вера, возникает потребность креститься и принимается образ жизни, который из этого следует. Вероятно, это можно выразить парадоксом: мы никогда не сможем считать себя полными «христианами».
Поэтому более нетерпимо (если когда-либо было терпимо), что сохраняются предрассудки, наносятся оскорбления и обиды людям, любому лицу, а значит, и женщине, которая вместе со своими сестрами составляет более половины людей на земле и на небе. Может быть, если посмотреть острым взглядом, окажется, что сегодня, самая насущная и драматическая антропологическая проблема уже не женоненавистничество, а дегуманизация человеческого существования как такового. Вот самое серьезное и имеющее самое далеко идущие последствия явление: фронт борьбы – не просто восстановление справедливого и плодотворного равновесия в отношениях полов, а сама сексуальная дифференциация, сведенная к «гендеру» или к более-менее случайным социокультурным условиям, находящимся под грубой и безграничной властью свободы (раздел 1.2).