– Я опоздала – можно ли оставить у вас ключи? – Они были еще теплые – только-только со шлифовального станка.
– Для кого? – Губы женщины слиплись от помады.
– Для пана Вебера.
Женщина не пропустила Клару внутрь, просунула под решеткой руку с пластиковым пакетом, набитым не то пещами, не то тряпками.
– А вы… – заикнулась Клара. Она вряд ли решилась бы доверить ключи уборщице.
– Его жена.
Отдергивать руку было неприлично, и Клара поглубже сунула ее в протянутый пакет, однако, усомнившись, спрятала ключи в собственную перчатку, прежде чем успела осмыслить, что делает. Эта шкварка не вызывала у нее ни малейшего доверия. Возможно, она и говорит правду, возможно, действительно является женой Вебера – в конце концов, пару иногда создают совершенно несхожие между собой люди… Шкварка, как правило, остается в тени, в тылу – такой себе мешок с деньжатами. Он же – лощеная витрина. Кто знает, может, мафия продала Вебера этой бабище – тогда у него дурная карма, усмехнулась Клара, выходя из трамвая. Ведь он, кажется, верит в переселение душ и во всякую подобную дребедень – сам же говорил, что теория реинкарнации, по его мнению, весьма логична.
– Ах, вот ты где! – Клара поперхнулась крекером от неожиданности, прежде чем увидела, что ее обвили рукава темно-синего плаща Минотавра.
Засмотревшись на витрины Свентокшиской, она не заметила его роскошной шевелюры с проседью, хотя он и возвышался над уличной толпой. Да и снег к тому же приглушал шаги.
Вот и остались они наедине – что дальше? Начинать потрошить свои чувства в стерильной белой операционной?
Он потянул Клару за шарф. У нее потекли слезы.
– Я очень, очень любил твою маму.
Он не смог приехать на похороны, зато прислал самый большой венок – один из тех бесполезных, украшенных цветами спасательных кругов, которые могильщики бросают на свежий холм.
– Забери кровать, – попросила она.
– Отдай лучше в больницу, там пригодится.
– Угу… – Ей едва удавалось не разрыдаться.
– Клара, милая, никто бы не смог сделать больше, чем ты. Ты ей помогала всем, чем могла.
– Морфий ей помогал, а не я.
Он увлек ее в сторону кафе на углу Нового Света. Когда они вошли, он выбрал столик подальше от окна, около фортепиано.
– Холодно? – Он обтер ее замерзшие, мокрые от слез щеки. – Съешь что-нибудь горяченькое? – Он поманил официантку.
– Нет, чая вполне достаточно.
– Рад тебя видеть. Возьми по крайней мере глинтвейн.
– Чай с пончиком, пожалуйста.
– Ты похудела. Я о тебе беспокоюсь. Я слышал…
– Ничего, я справляюсь, – перебила она его.
– У Кавецкого? – с сочувствием спросил он.
– В четверг я улетаю в Китай.
Он взял бутылку коньяка с тележки проходившей мимо официантки.
– Сделай хотя бы глоток, – пододвинул он к ней рюмку. – Неужели ты хочешь быть какой-то знахаркой? Почему ты не сказала, что идешь работать к этому…
– Между прочим, он профессор.
– Иди лучше ко мне, у меня ты будешь прилично зарабатывать, по крайней мере кое-чему научишься.
– О да-а, – Клара выпила коньяк.
Она не любила алкоголь – пьянела даже от одного бокала пива. Но сейчас ей хотелось показать ему, что в ней хоть что-то изменилось. Хорошо бы продемонстрировать еще и выдержку.
Она не слышала, что он говорил, – видела только, как двигаются его капризные губы – губы гурмана. Если рядом не оказывалось изысканного блюда или нежной женской кожи, он готов был дегустировать и воздух.
– Ты мне не звонишь, потому что скучаешь по мне, – произнес он с теплотой в голосе.
– Что?
– Мы так одиноки. Но ты ведь сама сказала: все кончено… Что ж, я понимаю. Знаешь, когда меня одолевает искушение позвонить тебе, я отправляюсь бегать. Изматываю себя бегом.
Лабиринт Минотавра, как и полагается, был полон ловушек и тупиковых коридоров. Клара уже давно отказалась от идеи проследить его извилистые ходы.
– И ты в неплохой форме.
Он не уловил издевки.
– Ты покраснела.
– Дело в коньяке. Я должна идти.
– Клара, отбросим эти глупости, ведь это так редко бывает… У меня вот никогда… Нет, в самом деле, это такая редкость, когда два человека не просто рядом, а именно вместе… Поверь мне.
– И что я должна тебе сказать?
– Ничего, мне достаточно смотреть на тебя. Ты так красива…
Она знала эту его манеру, привыкла к ней, как женщины, живущие с пьяницами, привыкают к их болтовне, когда от признаний недалеко до оскорблений. Вот сейчас он непременно скажет что-нибудь такое, что ее наверняка заденет. Нет, ничего оскорбительного, ведь нокаутировать можно и чем-нибудь эдаким, поэтическим – подойдет и цитата из Коэна, и сравнение с Одри Хепберн из «Завтрака у Тиффани».